Сергей Тютюнник - Лейтенант Паганель

Кричали, матерились и размахивали руками офицеры недолго. Забрав ротного с собой, начальство укатило в штаб. Бронетранспортер увязался за «уазиком».

Самсонов остался один. Только теперь он понял, что главный груз вины потащит ротный. Это его солдаты, его пост, его БТР. А он, начпрод, никому не нужен. И может здесь, в темноте, стоять долго, стоять вечно. Невидимый. И неслышимый. И никто о нем не спросит… «А солдат-водитель! – накрыло Василия. – Как я буду смотреть ему в глаза? А всем остальным, всему батальону…»

Еще полупьяный, деревенеющий от страха, Самсонов подошел к крыльцу приемного отделения.

– Ну что там? – спросил у дежурного врача, вышедшего покурить. Тот брезгливо поморщился, уловив струю перегара, и отвернулся.

– Жить будут? – не отставал Василий.

Врач смерил его длинную фигуру и наконец заговорил:

– Ты чего сбежал?.. Испугался?

Самсонов опустил глаза. Врач бросил окурок.

– Выживут или нет – это один Бог знает. – Развернулся к начпроду спиной, направляясь к двери госпитального барака, сделал несколько шагов, приостановился и повернул к Василию злые глаза: – А вот выживешь ли ты – сомнительно. Ротный просил передать, что если трибунал тебя не достанет, то он точно убьет.

У Самсонова ослабели ноги. Он присел у стенки модуля, чтобы переждать, пока успокоится беснующееся сердце. Но оно не успокаивалось… Василий поднялся и на ватных ногах пошел в темноту ночи, про себя благодаря врача за подсказку. «Все правильно, – думал он. – Моя жизнь – под сомнением. Я убил двух солдат. А ротный убьет меня… Все правильно – вся моя жизнь сомнительна. Только зачем стараться ротному?» Когда яркие огни госпиталя остались позади, Самсонов достал из кобуры пистолет.

В груди его что-то происходило. Нечто разбухшее, чужое, агрессивное било молотом нутро, словно хотело проломить ребра и выбраться наружу. Самсонов должен был это остановить. Он приставил к пульсирующему месту ствол и нажал на спуск…

На звук выстрела выбежали сердитый дежурный врач и медсестра. Длинное тело непутевого лейтенанта отправилось прямиком в операционную, вслед за раздавленными им же солдатами. Их всех и оперировали почти одновременно.

– В каком-то сантиметре от сердца пуля прошла, – докладывал в штаб дивизии измученный ночными происшествиями военный медик. – Конечно, выживет. Рано ему помирать. Молодой, здоровый…

Самсонов выздоравливал тихо и незаметно, почти не участвуя в общественной жизни многоместной палаты. У противоположной от него стены лежали вытащенные с того света врачами оба солдата, пострадавшие от ночного наезда.

Однажды их приехал проведать ротный. Войдя в палату, бегло посмотрел на всех раненых, задержавшись на Самсонове, и понес гостинцы своим ребятам. Он шутил и подбадривал солдат, не оборачиваясь к начпроду, но чувствуя затылком его жаждущий взгляд. К Василию он так и не подошел, отчего у Самсонова случилось сердцебиение, и он закрыл глаза, стараясь ни о чем больше не думать, чтобы в груди стихло. Но не стихло. Пришлось в конце концов вызвать медсестру.

Такой бури под ребрами больше не случалось. Кровь текла по венам медленно, а душа сочилась в плохо устроенный мир через дырку в груди.

Через три дня Самсонова перевели в другую палату. Перебираться туда ему помогала молоденькая медсестра с тонким носиком, на котором с трудом держались большие очки. Василий еле двигал ногами, и девушка придерживала его за талию, положив одну руку себе на плечо.

– Это я попросила врача, чтоб вас перевели, – тихонько, вкрадчиво говорила она равнодушному лейтенанту. – А то вы лежите в одной палате с теми ребятами и волнуетесь, потом спасай опять ваше сердце…

Василий посмотрел на ее птичье лицо и ничего не ответил.

– Через пару дней, в следующее мое дежурство, я вас на прогулку поведу. Хотите? – и глянула в пустые глаза Самсонова.

Прогулка состоялась. Очкастенькая сестра, опять повесив себе на плечо лейтенанта, без умолку рассказывала, как в детстве училась в музыкальной школе играть на аккордеоне и какой это был тяжелый инструмент для хрупкой маленькой девочки.

– А ведь приходилось таскать его на занятия. Так что не волнуйтесь, нести на себе раненого мне совсем не тяжело. Не глядите, что я такая худенькая. Я с малолетства к тяжестям привыкла…

Сестра тараторила, что нужно поправляться, что самое страшное осталось позади. Главное, что все живы и еще повоюют.

– А правда, что на старом месте службы вы устроили в полку оранжерею и аквариум? – не умолкала девчонка. – Из-за этого вас профессором Паганелем стали называть?.. – И остановилась передохнуть.

Самсонов тупо слушал ее тарахтение и не включался в разговор. Но на него в упор смотрели очки в пластмассовой оправе, и он долго сосредоточивался, чтобы кивнуть и выдавить из себя: «Правда».

– А когда вы выздоровеете, дадите мне каких-нибудь семян, чтобы я посадила здесь свой огород или в вазонах что-то выросло? А? – И опять направила на Василия требовательные очки. – А то здесь… так скучно, – и вздохнула, отвернувшись.

Самсонов, устремив взгляд поверх белой шапочки медсестры, посмотрел вдаль, где мчалась боевая машина пехоты, поднимая за собой стену пыли. Она быстро приближалась к госпиталю.

Василий наклонил голову, снял с юного лица очки и впервые с интересом посмотрел в безоружные близорукие глаза.

– Я вам обязательно привезу семян, – сказал он и снова поднял голову, глядя поверх белой шапочки на затормозившую БМП. С борта машины спрыгнул на землю коренастый офицер, снял шлемофон и сверкнул на солнце потной лысиной.

– Я и не думал, что семена кому-то понадобятся, – продолжал медленно говорить Самсонов поверх обескураженной сестры.