Владислав Реймонт - Рассказы

Порой налетал ветер. Он сначала тишком пробирался в темноте, затем бешено ударял на лес, мокрыми клыками вгрызался вглубь, растапливал снег, обрывал ветви и ломал густой подлесок. С торжествующим воем метался он по полянам, гнул и качал бор, как гибкий тростник, а из бездны, мрака, из неведомых пустынных просторов выползали громадные грязные тучи, похожие на растрепанные стога гнилого сена. Они надвигались на лес, цеплялись за его верхушки, окутывали деревья рваными лохмотьями, душили их в своих отвратительных объятьях, поливали мелким, но холодным и частым дождем, который мог промочить насквозь даже камни.

Ужасная ночь! Безлюдны дороги, покрытые грязью и талым снегом, в деревнях тишина, словно все они вымерли, мертвы и поля. Сады облетели, скорчились, реки скованы льдом, — и нигде ни души, ни звука, ни признака жизни. Вся земля — одно огромное царство ночи.

Только в пшиленской корчме светился огонек.

Корчма стояла на перекрестке, у леса. За ней, по склону холма, лепилось несколько хат, а вокруг шумел могучий темный бор.

Ясек Винцерек осторожно вышел из чащи на дорогу и, увидев мигавший в корчме огонек, крадучись подошел к окну. Долго стоял он тут в нерешимости, заглядывая внутрь, прислушивался, тревожно осматривался по сторонам. Он не знал, как быть, боялся всех и всего и уже было отошел от окна, уже зашагал к лесу, но налетевший ветер пронизал его таким холодом, что парень, с трудом унимая внутреннюю дрожь, повернул обратно и, перекрестясь, вошел в корчму.

Помещение было большое, но закоптелый дочерна потолок низко навис над земляным полом и словно придавливал покосившиеся, облупленные стены. Два подслеповатых оконца были заткнуты соломой.

Против окон, за деревянным барьером находилась буфетная стойка, упиравшаяся одним концом в большие бочки, а на одной из бочек красноватым коптящим пламенем горела керосиновая лампочка. В комнате царил густой мрак, лишь по временам его разгоняли отблески огня, догоравшего в большом старинном очаге, у которого расположились двое нищих — старик и женщина. В другом углу, почти темном, смутно видны были сбившиеся в тесную кучку люди, которые все время о чем-то таинственно шептались. Перед стойкой стояли два мужика — один держал в руке бутылку, другой подставлял рюмку, и они то и дело чокались и выпивали, сонно покачиваясь. А за барьером, привалившись к бочкам, храпела толстая краснощекая девка.

В корчме стоял запах водки, смешанный с запахами сырой глины и мокрой одежды.

Временами наступала такая тишина, что слышно было, как шумит за окнами лес, как дождь барабанит по стеклам и трещат еловые сучья в очаге. Тогда со скрипом отворявлась низенькая дверь за стойкой и высовывалась седая голова старого еврея. Еврей был в талесе [11] Талес — молитвенное облачение. и вполголоса, певуче читал молитвы, а в приоткрытую дверь видна была освещенная свечами комната, из которой доносились запахи субботних яств и монотонные, печальные напевы.

Ясек выпил одну за другой несколько рюмок водки, закусив селедкой, и стал жадно грызть сухую заплесневелую булку, вязнувшую в зубах, как ремень. Он все время зорко посматривал то на дверь, то на окна, настороженно ловил каждый звук извне и прислушивался к разговорам в корчме.

— Жениться? Нет, дудки, не женюсь! — крикнул вдруг мужик у барьера, стукнув изо всей силы бутылкой о прилавок и плюнув с таким остервенением, что обрызгал даже спину нищего деда, сидевшего у очага.

— А жениться придется… или деньги вернуть! — буркнул второй мужик.

— Господи, такие деньги! Евка, кварту! Я плачу!

— Деньги — великая вещь, а баба — дороже денег…

— Нет, псякрев, не женюсь! Все продам, в долг попрошу у людей и отдам ей деньги, а на такой язве не женюсь!

— Выпей, Антек, и я тебе кое-что скажу.

— Нет, меня не проведете! Сказал — нет, значит нет! Лучше в Бразилию убегу — вон с теми людьми… На край света!

— Дурень! Выпьем, Антек, и послушай, что я тебе скажу…

Они опять несколько раз чокнулись, выпили, стали целоваться, но скоро притихли, потому что в другом углу заплакал ребенок, а в группе тихо и тревожно шептавшихся людей началось какое-то движение.

Из темноты вынырнул высокий худой мужик и вышел за дверь.

Промерзший до костей Ясек, чувствуя, что его бьет озноб, подсел поближе к огню. Насадив селедку на лучину, он стал поджаривать ее на угольях.

— Подвиньтесь-ка немного! — тихо сказал он нищему. Старик вытянул босые ноги на свою суму и, хотя был совершенно слеп, сушил над огнем промокшие онучи, тихо разговаривая с женщиной, а она готовила ужин и все время подбрасывала хворост под таган, на котором стоял котелок.

Ясек отогревался понемногу. От его кафтана валил пар, как из лохани с горячей водой.

— Здорово промокли! — заметил слепой дед, шмыгая носом.

— Как тут не промокнуть! — отозвался Ясек тихо и вдруг сильно вздрогнул от скрипа входной двери. Но это вошел тот же худой мужчина и стал что-то вполголоса говорить обступившим его людям.

— Не знаете, кто они? — спросил Ясек, дотронувшись до руки слепого.

— В углу-то? Да так, глупый народ. В Бразилию едут, — ответил тот, сплюнув.

Ясек больше ни о чем не расспрашивал, сушил свою одежду и время от времени обводил взглядом комнату и людей. Они явно были в тревоге и то начинали говорить громко, то вдруг умолкали. Каждую минуту кто-нибудь выходил из корчмы и тотчас возвращался.

Все монотоннее звучали напевы в комнате за перегородкой. Неизвестно откуда взявшаяся худая собака подползла к огню и заворчала на нищих, но, получив удар клюкой, с визгом отскочила, улеглась посреди комнаты и голодными глазами смотрела на поднимавшийся из котелка пар.

Ясеку становилось все теплее. Он доел селедку и булку, но чувствовал, что ему еще больше хочется есть. Тщательно ощупав карманы и не найдя в них ни гроша, он сидел, скорчившись, и тупо смотрел на котелок и красные языки огня,

— Что, есть охота? — спросила через минуту женщина.

— Да, маленько в животе урчит…

— Что за человек? — тихо спросил слепой у женщины.

— Не беспокойся, от этого не дождешься не только злотого, а и грошика! — буркнула она насмешливо.

— Хозяин?

— Такой же, как ты! Бродяга! — Она сняла с тагана котелок.

— Ну, что же, по белу свету ходят только хорошие люди… А свинья всю жизнь в хлеву сидит… Верно я говорю, а? — Дед ткнул Ясека клюкой.

— Верно, верно! — машинально ответил тот.

— А я так примечаю, что вас забота какая-то грызет, — шопотом сказал дед через некоторое время.

— Забот у человека хватает…

— Иисус говорил: если голоден — ешь, пить захочется — пей, а если горе тебя точит — молчи!

Ясек только поднял на старика утомленные, полные слез глаза.