Геннадий Гусаченко - Тигровый перевал

-- Решайте сами...

-- Сворачивать с маршрута Карпухин не разрешал, -- несмело возразил егерь Мухин, но Овчарук подтолкнул:

-- Это же твой новый шеф. Думай, Иван. Мужик, видать по всему, путёвый.

И Мухин, стремясь завоевать расположение нового охотоведа, крикнул:

-- Какой разговор, Петрович! Прорвёмся! Дорога ясно не фонтан, но "Уралы" проходят. И стараясь немного разрядить натянутую обстановку, со смешком добавил:

-- Не дадим пострадать науке, верно, Никола?

Шофёр "Урала", не желая перечить новому начальнику, неохотно взялся за руль:

-- Я - что? Я - как все!

И круто развернув тягач, выехал вслед "Уазику".

-- Вот и хорошо, -- катая во рту папиросу и блуждая глазами по сторонам, процедил Рожков сквозь презрительно сжатые редкие зубы. Выплюнул папиросу и зачавкал к "уазику".

-- Погнали, живо! -- резко хлопнул он дверцей.

Автомобили упрямо двинулись в тайгу, разбрызгивая по сторонам мутную жижу, то убыстряя скорость на возвышенностях, то медленно и осторожно сползая в мшистые низины. Густые, низкорослые заросли хвощей и клюквеничника сплошным зелёным ковром устилали эти болотистые места. Заморенные вечной сыростью ели и пихты быстро сменялись на обочинах дороги, обречённые чахнуть и гибнуть. Всё глуше надвигалась вечерняя, сумеречная тайга. И хотя юркий "уазик" и неуклюжий "Урал" ещё ни разу не буксовали, пробираясь через топи по мощенным из жердей гатям, настроение пассажиров и водителей не отличалось весёлостью. На узкой переправе через болото "уазик" неожиданно вильнул в сторону и наглухо сел в разлом между брёвнами. Павел выскочил из машины, присвистнул:

-- Капитально сели. Эх, Юрий Петрович, зачем же вы за руль схватились? Яма здесь, пролом...

-- Хотел как лучше, думал не вырулишь ты... и вот провалились, -- оправдывался Рожков, исподлобья и пристально всматриваясь в просвет между корявыми деревьями, туда, где скрытая зарослями калины дорога, усыпанная опавшими листьями, круто взбегала на сухой взгорок.

Рокоча двигателем, к попавшему в ловушку "уазику" осторожно подобрался тягач. Все вышли из него, разминая затекшие ноги. Утомлённые долгой ездой Мухин и Овчарук, радуясь случаю покурить, торопливо и жадно затянулись табачным дымом, отгоняя им ринувшихся было на них комаров. Кассир Чижова, отмахиваясь от гнуса сломленной веткой калины, испуганно озиралась на угрюмый лес, на смердящую зловонием и плесенью гладь болота, обманчиво зеленевшую густой ряской. Топкая и зыбкая поверхность то там, то здесь вспучивалась огромными пузырями и с шипеньем лопалась, издавая глухие, протяжные вздохи.

-- Как же это занесло тебя сюда, Павлуха? Ты вроде как нарочно влетел сюда... Вот же, проезд, рядом, -- качая головой, недоумевал водитель "Урала".

-- Руль выбило из рук, -- не желая выдавать "медвежью услугу" Рожкова, покривил душой Павел.

-- Ерунда, мужики, выберемся. Мы, бывало, в экспедициях, и не в такие передряги попадали, -- подбодряя всех, сказал Рожков. -- Где трос, кореш? -- обернулся он к водителю "Урала". -- Давай его сюда, быстро! Ты, Павлуха, за руль садись... А ну, мужики, все сюда! Навались, братва! Курить потом будем...

Стоявшие неподалеку Мухин и Овчарук, неловко и бестолково засуетились, помогая Рожкову распутывать буксирный трос. Рожков долго и неумело возился с ним, пытаясь сделать петлю, но водитель "урала" выхватил у него трос и сам принялся связывать концы.

-- Ловко у тебя получается, -- похвалил Рожков, незаметно отходя в сторону. Овчаруку мешал спадающий с плеча автомат. Швырнув его на сиденье, лейтенант бегом вернулся к "уазику". Наконец, мужчинам удалось зацепить трос за крюк, зажатый бревном, но в тот же миг сзади стоящий "Урал" взревел мотором и разъярённым быком рванул вперёд. В одну секунду всё было кончено. Маленький "уазик", сбитый вместе с людьми с настила медленно погружался в пучину зыбкой трясины. Бесчисленные пузыри зашипели вокруг него. Чья-то рука с растопыренными пальцами некоторое время торчала из мутно-зелёной жижи, но вскоре на её месте, среди потревоженной ряски, уже не оставалось ничего, кроме пятна блестевшей воды. Из кабины "Урала" с чемоданом и автоматом не торопясь выбрался называвший себя учёным охотоведом, зло и неприлично выругался в адрес тех, кто ещё минуту назад стоял рядом с ним. Вдруг он увидел перед собой женщину. Ещё не придя в себя от случившегося, кассир, оцепенев от страха, ждала своей участи. Ужасное зрелище, которому она стала свидетелем, начисто лишало её шансов уцелеть в этой таёжной трагедии. Быть может, несчастье произошло случайно? Но злобный вид незнакомца, выдавшего себя за биолога Рожкова, не оставлял надежд. Смерив взглядом стройную фигуру молодой женщины, он ощерился кривыми зубами в развязной усмешке.

-- Ох, и повеселюсь с тобой, кралечка, прежде чем устрою шухер на Лебяжьем.

И громко, дико расхохотался. Эхо, похожее на рёв, всколыхнуло тишину дышащих смрадом болот. Иссиня-лиловые сумерки всё заметнее сгущались над ними, и тошнотворная пелена ночи, густо насыщенная сероводородом и звенящая гнусом, скоро окутала тайгу.

-- Плешивый моя кликуха. Я три ходки к хозяину делал. И все за мокруху... Ловко я наколол этих фофанов, -- захрипел мнимый охотовед. -- А этого вашего Рожкова я ещё вчера пришил и с поезда сбросил, -- нахально откровенничал он. -- Чемоданчик теперь мой! Сколько здесь? Молчишь, стерва! Ничего, сам пересчитаю, сделаю вам одолжение. Такая работёнка мне очень по душе придётся...

Истеричный хохот потряс таёжные болота. Плешивый вдруг запрыгал, лихорадочно пытаясь от чего-то избавиться, и задёргал ногой, дико взвыл и навзничь опрокинулся в трясину. В темноте он наступил в петлю троса, и тонущий "уазик" неумолимо потянул его за собой. Визжащий, захлебывающийся грязью рот Плешивого несколько раз булькнул, испустив вопль, и скрылся в трясине. Гулкий стук сапог кассира по деревянному настилу, быстро удаляясь, послышался в тишине. Лишь болото продолжало хлюпать и тяжело вздыхать, охотно пожирая в своих безмерных глубинах столь лакомую добычу.

В конце октября резко похолодало. Небо, всю осень сиявшее над Сихотэ-Алинем чистой и нежной лазурью, поблекло, сделалось серым и унылым.

В голом лесу не щебетали птицы, не шуршали в сухой траве мыши, не трещали сучья под ногами зверей, и лишь дробный перестук неутомимых дятлов раздавался в холодной тишине.

Мелкий, словно просеянный сквозь сито дождик изредка шелестел по ветвям, и сквозь косую его пелену хмуро чернели гольцы горного хребта.

В один из таких промозглых дней продирался через тайгу человек. Небритый, коротко стриженый, в ватнике и кирзовых сапогах. Он карабкался на крутяки, заросшие колючим кустарником, и тяжело, с хрипом дышал. Острые шипы аралии и корявые сучья рвали одежду, тонкие иглы заманихи вонзались в ладони, царапали лицо. Не разбирая пути, человек напролом лез на сопки, хватался сгоряча за "чёртово" дерево и не отдергивал в испуге ру­ки, ободранные до крови, не вскрикивал от боли. Пройдет не одна тревожная ночь, прежде чем он обратит внимание на занозы и ссадины. А сейчас для него было невозможно остановиться и перевести дух хотя бы на секунду. Он забирался всё выше и выше, пока не достиг вершины хребта. Прислонился спиной к толстому стволу кедра, чтобы не свалиться с каменной кручи, с трудом отдышался. Долго вслушивался и оглядывался.