Павел Засодимский - В майский день

Старики оба втайне упрекали себя за упрямство, за горячность и, вспоминая о Кривой Балке, без вины виноватой в их горе, от чистого сердца проклинали ее.

– На что она мне! Ну, на что – спрашивается?.. Да возьми он себе хоть сейчас эту чертову Балку! Тьфу! – ворчал, бывало, про себя Карганов, энергично отплевываясь и ходя с трубкой по комнате из угла в угол, томимый одиночеством и раскаянием.

– Он думает: очень мне нужна его Кривая Балка! Невидаль какая!.. – бурчал Вихорев, пасмурный, невеселый, бродя по пустынным комнатам своего обширного барского дома.

Но как бы то ни было, злое дело было сделано и всякие сношения между Вихоревкой и Ильяшевым были окончательно порваны с той поры, как рассвирепевшие владельцы их обменялись последними любезностями.

– Теперь, дружок, ты не изволь ходить в Ильяшево… Слышишь? Ни ногой! – сказал Вихорев сыну.

– Да отчего же?.. – робко спросил мальчик, вытаращив свои голубые глазенки и с недоумением смотря на отца.

– А оттого! – пояснил ему отец. – Нечего шляться туда! Сиди дома! А придет ужо лето, гуляй в саду, на дворе, играй, бегай в поле… Места есть, слава Богу, – и кроме Ильяшева. Земля-то не клином сошлась… Проживем! Ну их!..

– Да я ведь, папаша… Ниночке… – хотел что-то возразить мальчик.

– Что-о-о? Что такое – Ниночка?.. Ну, тебе сказано!.. И если только я услышу… – сердито заговорил Вихорев, грозя сыну пальцем. – Если только я узнаю, – я ведь не посмотрю, – сейчас в кабинет и – чик-чик… без рассуждений!.. Я ведь знаю: ты у меня – кривое деревцо… ты упрям… Ну, да я выпрямлю…

Отец говорил таким злым, раздраженным тоном, что Боря не посмел приставать к нему с дальнейшими расспросами: отец редко пугал его «кабинетом» и упоминал о «кабинете» лишь в исключительных случаях, когда бывал сильно рассержен.

Короткое отцовское «оттого» Боре ровно ничего не объяснило. Мальчик грустно понурился и замолчал.

Подобное же распоряжение – только в несколько иной форме – было сделано и в Ильяшеве.

– Прошу тебя, Ниночка, с Борей больше не видаться… Ни ты – к нему, ни он – к тебе! Баста! – сказал своей дочери Карганов, с самым решительным видом потягивая трубку.

– Что это значит, папаша? Почему мне с ним не видаться? – с величайшим изумлением и беспокойством спросила Ниночка. – И то уж несколько дней он не был у нас… Здоров ли он? Не корь ли у него?

Старик пуще засопел над своею трубкой.

– Не корь… – начал он – и вдруг возвысил голос: – Я полагаю, Ниночка, довольно того, что я не желаю, чтобы ты видалась с ним… И ты не будешь с ним видаться! Баста!

– Господи! Да уж у него не скарлатина ли? – вскричала Ниночка.

– Говорят тебе: нет у него ни кори, ни скарлатины… здоров, как бык, твой Боренька! – сердито проворчал отец. – Только я не желаю… Ну, и баста!

– Да что ты, папка, затвердил все – «баста», да «баста!» – приставала к нему девочка. – Скажи мне толком: почему ты не хочешь, чтобы я виделась с Борей!

– А потому, что он – негодный мальчишка, озорник… дрянь! – говорил Карганов, окружая себя целыми облаками синеватого табачного дыма.

– Боря-то озорник? – с негодованием возразила Ниночка, всплеснув руками. – Вот уж нет! Вот неправда! Он такой смирный, милый мальчик!.. Что ты, папочка! Да я – гораздо шаловливее его…

– Я только говорю, что ты с этим Борькой больше видеться не будешь – и баста! – сердито крикнул Карганов.

– Ну, вот… опять «баста!» – с неудовольствием проговорила Ниночка, надув губки.

Отец, конечно, никогда не угрожал ей ни «кабинетом» и никакой другой комнатой. Ниночка не боялась его, и перестала приступать к нему только потому, что «все равно», «теперь от него толку не добиться, сердится на что-то»…

«Что это такое? не понимаю…» – думала Ниночка, смотря на отца. Что сталось, в самом деле, с ее «милым, добрым папочкой?» За что он бранит Борю «негодным» и «озорником?» Что такое сделал ему Боря?.. Только уже гораздо позже, из разговора отца с одним городским знакомым, Ниночка узнала, что ее отец поссорился с Бориным отцом из-за какой-то Кривой Балки, но что сам Боря, решительно, не при чем во всей этой печальной истории.

Старики скучали, грустили, были недовольны собой, но ни тот, ни другой не хотел сделать первого шага к примирению. То тот, то другой иногда думал про себя: «Пойти бы теперь к нему… и сказать: ну, полно дуться! Довольно! Подурили…» Иногда старикам казалось, что помириться – легко, идти да протянуть руку… А в другой раз им думалось, что их уж ничто не примирит, что так – врагами – они и в могилу лягут…

– Что ты, папка, какой невеселый? Здоров ли? – спрашивала, бывало, Ниночка, видя, как ее отец, хмурый, ходил по комнате, молча куря трубку за трубкой.

– Ничего, милая! – рассеянно отвечал тот и думал про себя: «Как-то поживает теперь Федор Васильич?»

А Федор Васильич томился не меньше его, каждый день по нескольку раз вспоминал о своем старом приятеле и, качая головой, говорил про себя: «Э-эх, старина! Посмотрел бы я теперь на него!..»

И дети так же, как их отцы, грустили в разлуке, постоянно вспоминая друг о друге и все ожидая: когда же их отцы «подобреют» и снова «залюбят» друг друга.

Зимою дети, конечно, не могли встречаться, но весною – другое дело… Когда снег сошел, земля пообсохла, Боря, несмотря на строгое отцовское запрещение и на его угрозы «кабинетом», украдкой стал пробираться в Ильяшевский сад и, наконец, однажды повстречался там с Ниночкой… Дети в это первое свидание, после полугодовой разлуки, просто не могли наговориться. Столько у них было новостей, столько им хотелось высказать друг другу… Трудно было увидаться в первый раз, а там уж дети почти каждый день, когда позволяла погода, стали проводить вместе целые часы под гостеприимною сенью старого, полузапущенного сада. Иногда Ниночка в поле встречалась со своим маленьким верным другом, но чаще Боря приходил в Ильяшевский сад…

На другой день после описанной сцены в саду, Боря около полудня уже опять сидел в старой, мшистой беседке под деревьями. Вскоре пришла к нему Ниночка, и у них опять завязался тихий разговор.

Старик Карганов в это время также вышел с трубкой на веранду и посмотрел на сад. День был ясный, тихий, теплый – и манил на прогулку. Старику вздумалось пройтись по саду; давно он не заглядывал в него. Сначала он пошел по главной аллее, – по той, где приютилась Ниночка со своим приятелем, но потом свернул в сторону, чтобы посмотреть: нет ли где-нибудь в саду посохших деревьев и не нужно ли их убрать… Бродя из куртины в куртину, он подошел близко к тому месту, где сидели Ниночка и Боря, услыхал голоса и остановился. Он скоро узнал голос Нины, – но с кем же она разговаривала? Старик заинтересовался или, вернее сказать, от нечего делать ему захотелось послушать, с кем и о чем разговаривает Ниночка, – и тихо подкрался он к кустам, за которыми сидели дети…