Павел Засодимский - В метель и вьюгу

В сочельник, когда Митя был еще жив, он купил маленькую елку и украсил ее разноцветными восковыми свечками к всякими сластями; он не воображал, что его Митя болен опасно. Он собирался вечером в первый день Рождества зажечь елку, потешить братишку, но в тот самый день вечером Митя умер… «Ну!» – со вздохом подумал он, обрядив покойника и положив его. – «Если ты живой не успел порадоваться на мою елочку, так пусть же теперь она стоит над тобой!..» Он поставил елочку у изголовья Мити… Елочка склоняла над ним свои темно-зеленые, пахучие ветви, а Митя – холодный и неподвижный – лежал со сложенными на груди ручонками, и его мертвое, бледное личико было невозмутимо спокойно. Точно он заснул под зелеными ветвями этой ели… Иван сидел в ногах у маленького покойника и, упершись локтями в колени и опустив голову на руки, горько плакал… Опустела его новая хатка; не слышно в ней ни детского простодушного говора, ни детского доброго смеха…

Прошел год. И опять наступало Рождество; опять крестьяне повезли в город на продажу зеленые елочки. И задумал Иван Пичугин в память брата купить елочку, украсить ее по своему, попросту, вечером в первый день Рождества пойти в город и зазвать к себе на елку первого встречного бедняка. Жутко и тоскливо ему было бы одному сидеть в тот вечер… Конечно, Иван не мог знать, что именно в этот рождественский вечер заметет метелица и забушует вьюга.

«Взрослого, может быть, еще встречу сегодня, а ребят уж, конечно, нет на улице в такую непогодь!» – подумал он, выходя из дома и направляясь в город сквозь снежный вихрь и мглу. А в душе ему очень хотелось повстречать и привести к себе на елку именно какое-нибудь маленькое дитя.

И вдруг он находит в снегу полузамерзшую девочку… Сама судьба дарила ему гостью. Конечно, сначала у него не было и в помышлении оставлять у себя девочку, но, разговорившись с ней и узнав об ее горемычном житье, он сразу решился. И теперь ему было очень весело.

– Смотри-ка, что у нас будет! – повторил он, уходя в кухню, и через минуту вынес оттуда зажженную елку и поставил ее посредине комнаты на табурет.

Маша как взглянула, так и ахнула. Она еще утирала рукой слезы, а на полураскрытых губах ее уже играла радостная, сияющая улыбка. Так иногда, тотчас после бури, из-за темной, грозовой тучи блеснет яркий солнечный луч.

Елочка была небольшая и совсем не напоминала собой те великолепные елки с цветами, с блестками и мишурой, какие, например, продаются в Петербурге у Гостиного двора. На этой елке горела дюжина разноцветных восковых свечей, да висели грецкие орехи, пряники и леденцы; были, впрочем, между ними и две или три конфеты с раскрашенными картинками. Эта скромная елочка показалась Маше восхитительной. Такой радости на святках у нее еще никогда от роду не бывало, по крайней мере, она не помнит. Маша забыла и хозяйку, и жестокого хозяйкина брата, и метель и вьюгу, бушевавшие за окном, забыла свое горе и слезы и бегала вокруг елки, хлопая в ладоши и наклоняя к себе то одну, то другую зеленую веточку. Восковые свечи ярко горели, но Машины глаза горели ярче их. Щеки ее пылали от изумления и восторга.

– Ах, как хорошо! Вот-то прелесть! – кричала девочка, всплескивая руками. – Господи! Свечей-то, свечей-то!.. – точно, в церкви перед образами… А орешки-то качаются… Видишь, братец?.. Вон, качаются!..

– Да, да! – говорил великан, тоже ходя вокруг елки. Добрая, простая душа его радовалась детской радости…

Прежде – до появления Маши, – при взгляде на елку, он невольно вспоминал своего милого братишку, и его бледное личико с закрытыми глазами не раз мерещилось ему под зелеными ветвями ели. Теперь же, при виде разгоревшейся, веселой девочки, это печальное воспоминание оставило его. Иван был не один со своими думами в этот рождественский вечер: с ним был живой человек.

– Теперь я поставлю елку на пол, а ты рви с нее все, что хочешь! – сказал он Маше.

– Можно взять и конфетку? – недоверчиво спросила его девочка.

– И конфетку можно – и все!.. Валяй!..

Маша осторожно сняла с елки конфетку, орех и два пряника.

– Бери больше! Бери! Вот так!..

И он сам начал обрывать сласти и бросать их Маше. Маша – довольна, Маша – счастлива… Хозяин загасил свечи и унес елку в кухню. Завтра они опять зажгут ее…

Великан сел на скамью и закурил трубку.

Тут девочка в первый раз решилась сама подойти к нему. Подходила она к нему не вдруг, исподволь… но наконец-таки подошла, обеими ручонками взяла его за руку и, молча, припала своей горячей, нежной щекой к этой мозолистой, грубой руке. Так Маша без слов благодарила великана, да и словами она не высказала бы больше того, что сказало ее ласковое, робкое пожатие руки… И великан отлично понял ее, взял ее за голову и по-братски, крепко поцеловал ее в лоб. После того девочка стала уже смелее. Она села с ним рядом на скамейку и прижалась головой к его плечу. А он легко и осторожно обнял маленькую девочку своей ручищей.

Рыжий, всклокоченный Каштанка той порой также стал смелее и преспокойно улегся у Маши в ногах.

– Что это такое? – спросила девочка, притягивая к себе трубку и с любопытством разглядывая ее.

Трубка вместе с крышкой изображала сидящего медведя; когда Иван курил, то из ноздрей и изо рта медведя валил дым. Хозяин объяснил Маше: кого изображала его трубка.

– А где медведи живут? – спросила его Маша. – В лесу?

– Да! В темных, дремучих лесах они живут, – отвечал Иван.

– Расскажи мне что-нибудь о них! – попросила его девочка, ежась при мысли о диких, медвежьих дебрях, теперь занесенных снегом и погруженных в ночную мглу. – Ах! Я думаю: теперь страшно в лесу! – говорила она, крепче прижимаясь к великану, посматривая в тусклое оконце, разрисованное морозом, и прислушиваясь к завыванию ветра.

Иван рассказал ей кое-что о медведях… Девочка с удовольствием слушала его.

– Не пора ли спать? – спросил он, посмотрев на свои стенные часы. – Уж одиннадцать часов.

– Посидим еще! – стала упрашивать его Маша. – Расскажи мне еще что-нибудь! Я люблю слушать.

– Что ж тебе сказать? Сказочку?

– Нет! – подумав, промолвила девочка. – Расскажи мне лучше, как Христос родился… Я один раз спрашивала об этом Аграфену Матвеевну, да она сердилась… «А тебе, говорит, что за дело? Он, говорит, родился не для таких дрянных девчонок, как ты!..» Разве это правда, братец?

– Конечно, неправда! – отвечал рабочий. – Он родился для всех – для дрянных и для хороших.

– Ну, так расскажи же!..

Хозяин достал с полки книгу Священной Истории – «Новый Завет», с картинками и, показывая Маше картинки, начал свой рассказ, как водится, с появления волхвов. Девочка внимательно слушала его; простой рассказ простого человека, очевидно, произвел на нее сильное впечатление. По окончании рассказа, Маша пересмотрела снова все картинки, относившиеся к Рождеству Христову, задала Ивану еще несколько вопросов и затем замолкла… Скоро она закрыла глаза и приникла головой к ласкавшей ее руке великана. Она устала, бедняжка, измучилась, иззябла, натерпелась сегодня немало страхов и волнений, и теперь, пригретая, успокоенная, она невольно задремала и тихо заснула… Иван посмотрел на спящую девочку и подумал: «Ну, выращу тебя, выкормлю, поучу как-нибудь, а там – даст Бог – будет видно…» И в ту минуту он окончательно, бесповоротно решился не расставаться с Машей…