Андрей Зарин - Четвертый. История одного сыска

По пути домой Патмосов размышлял: «Который из трех? Да, понятно, четвертый! И этот четвертый – тот всадник с собакою. И это – убийство не для грабежа. Все ясно. А тайна – в письмах и там, подле Серёжи! Да, да!»

Дома он сел к столу, взял лист бумаги и написал:

"Уважаемый Николай Поликарпович! Знаю наверное, что сын ваш не совершил этого дела. Что касается опрометчиво подписанных бумаг, то они исчезли неизвестным образом. Ваш…".

Он подписался, вложил письмо в конверт и надписал адрес Савельева.

Таинственный всадник был найден Патмосовым на другой же день.

В двенадцать часов дня он уже сидел на той скамье, в парке Павловского вокзала, подле которой вчера видел всадника, курил, читал газету, гулял по аллее, а время ползло, как черепаха.

Но вот пошел второй час, и на аллее из Царского показался всадник.

Патмосов внимательно разглядел его.

Это был красавец блондин лет тридцати шести, с окладистой русой бородой, с пышными волосами, богатырь по сложению. Он ехал медленным шагом, держа руки на луке седла.

"Теперь ждать, когда поедет обратно", – решил Патмосов и пошел по прямой аллее до первого поворота в Царское.

Этого места всаднику не миновать.

И опять потянулись часы ожидания.

Но вот раздался лай собаки, и показался всадник.

На этот раз он ехал крупной рысью и мерно подскакивал на седле.

Патмосов проводил его глазами до следующего поворота и, заметив направление, быстро пошел за ним.

Дойдя до поворота, он увидел сторожа парка и спросил его:

– Скажите, в каком направлении проскакал господин на лошади? Еще с ним большая собака… Я поднял портсигар, который он обронил! – и Патмосов показал серебряный портсигар.

– А прямо в ворота и налево!

Дойдя до Софии, Патмосов с тем же вопросом обратился к городовому.

– По этой улице!

Дальше, на углу Велиовской, городовой ему сказал:

– Господин Санин, дом нумер девять!

Первая часть задачи была выполнена.

Патмосов прямо направился в полицейскую часть, назвал себя и попросил дать справку о Санине.

– В одну минуту! – с готовностью отозвался пристав. – Богатейший барин. Художник. Портреты пишет и, говорят, дешевле двух тысяч не берет! А? Зовут Сергеем Матвеевичем, а живет здесь в гостях, у князя Таруханова, кирасира.

– А в городе?

– В городе у него мастерская. Позвольте! – он заглянул в листки. – Тучкова набережная, три. Ишь куда занесло!

– Благодарю вас!

Патмосов почувствовал смущение. Такое лицо вряд ли может быть убийцей.

Вдруг он остановился посреди дороги и крепко хлопнул себя по лбу. А! Он – Сергей, и тот – Сережа! Что же это значит?

На другой день Патмосов нарядился денщиком и направился на Тучкову набережную, три.

На тяжелой, массивной двери он прочел дощечку: "Сергей Матвеевич Санин" и смело дернул шнур звонка.

Дверь отворил молодой человек плутоватого вида, без пиджака, подпоясанный зеленым фартуком, с метелкой в руке.

– Чего тебе? – спросил он.

– Полковница прислала, – простодушно ответил Патмосов, – приказала спросить, когда приехать портрет писать?

– Сергей Матвеевич завтра быть обещался, – ответил слуга.

Патмосов не уходил. Он подмигнул слуге и сказал:

– А где тут у вас портерная, мил человек? Пивка бы парочку!

Лицо слуги тотчас изменилось.

– Подожди секунду, я надену спинжак и тебя проведу! Войди пока! – он впустил Патмосова в прихожую и бегом взлетел по лестнице во второй этаж. – Сичас! – крикнул он.

Патмосов огляделся.

Передняя представляла роскошную комнату, уставленную растениями и статуями. Взор Патмосова быстро скользил с предмета на предмет и вдруг приковался к длинной стойке для палок.

Патмосов стал перебирать трости.

Вдруг он нагнулся и быстро поднял лежавшую внизу палку.

Она была выточена из американского дерева и оканчивалась топориком вершка два шириною. Патмосов взял ее за середину и взмахнул ею.

Лицо его осветилось торжеством.

– Вот и я, – сказал слуга, сойдя с лестницы, – любовался?

– Много палок, – ответил Патмосов, – а с этой хоть на медведя!

– Редко берет. Последний раз брал, вернулся, швырнул: "Тяжелая, – говорит, – убери!"

– Давно брал? – небрежно спросил Патмосов, идя к двери.

– Нет. С ей он к князю уехал, а позавчера привез. Приезжал.

– Часто бывает?

– Теперь нет. Вот завтра будет.

Он запер подъезд, положил ключ в карман и пошел с Патмосовым, добродушно болтая.

– Мне у его житье, как на квартире. Что барин! Ей-Богу! Коли пришел кто – на чай тебе. Меньше полтины и не дают.

Они вошли в портерную, Патмосов спросил пива, и тот продолжал:

– Только комнаты убери, кисти вымой, и все! Кухарка готовит. Совсем барин! А жалованья – двадцать пять!

– Ваше здоровье, как вас звать?

– Василий Афанасьевич. А вас?

– Петр Демьяныч.

Они выпили.

– А давно вы у него на службе?

– Второй месяц. Раньше у него жил такой непутевый, пьяница: какие-то письма у него украл, ну, барин и выгнал!

Сердце Патмосова забилось.

– Письма? – повторил он.

– Мне Матрена сказывала. Барин, слышь, чуть не убил его. Потом выгнал.

Словно свет озарил Патмосова.

Допив пиво, он расплатился, крепко пожал руку Василью и сказал:

– Так передайте барину, чтобы подождал!

– Ладно. Приходи еще.

Патмосов проводил его до дверей подъезда, и они расстались.

Ястребов чувствовал раздражение на Патмосова.

– Опять не был, – сказал он Флегонтову, входя в камеру, – это черт знает что! Это недобросовестно! Что я без него буду делать, а?

В это время вошел сторож.

– Просит принять кухарка эта.

– Какая кухарка?

– Та, что у убитого служила.

– Зови, зови! – следователь оживился.

В камеру вошла Лукерья и с грохотом упала на колени.

– Виноваты мы, – тихо покаялась Лукерья, – ограбили покойника. Я и Прохор.

– Убил он? – спросил Ястребов.

– Что вы, прости Господи, – и Лукерья даже отодвинулась. – Ограбили его, точно…

Следователь разочарованно вздохнул.

– Как же, когда и что?

– Добро всякое, а денег тысячу.

– Когда же украли?

– Как барин на музыку пошел. Я – четыреста, а он – шестьсот взял. Вещи тоже взяли. Которые в щекатулке, внизу были. Заперли. Прохор и ушел.

– А где вещи?

– Его не знаю, а что у меня, так вот! – и Лукерья положила перед Ястребовым сверток.

Он развернул его и увидел пачку денег, два браслета, часы, цепочку, серьги и крупную брошь.

– Губа не дура! – усмехнулся Ястребов, отодвигая вещи. – Ну, молодец, что покаялась! Грамотная?

– Грамотная! – уже бойко ответила Лукерья.

– Ну, вот – подпиши! – Ястребов взял от Флегонтова записанное показание, громко прочел его и положил перед Лукерьей. – Подпиши!