Давид Шраер-Петров - Лгунья Ивановна в Париже

Остаток дня провели мы с Милой в приятном безделье за серией чашечек кофе с пирожными и бутылочек минералки «Перье» в одном-трех-пяти бистро, разбросанных на таких красивых улицах Парижа, что глупо было возвращаться в гостиницу и прерывать экскурсию по многовековому музею европейской архитектуры. Мы потягивали кофе, прикладываясь к рюмочке истинного французского коньяка, возмущались терпимостью коренного населения ко всякого рода антиеврейским выходкам, которые позволяли себе не только пришельцы из афро-азиатского мира, но нередко и потомственные обитатели этой квазицивилизованной страны. В тоже время (из приятного!) восхищались поголовной женственностью француженок, как будто бы родившихся прежде всего для того, чтобы изумлять и будоражить мужчин. И, конечно же, иногда возносились в мечтах до таких времен, когда мы подружимся с переводчицей, она вдохновится романом, издательство заключит договор и … О, ненасытные мечты о славе и процветании!

В 7 часов вечера мы встретились с Таисией Ивановной около бразери «La Caupole», знаменитого тем, что его посещали когда-то Жан-Поль Сартр и его подруга Симона де Бовуар. Выпили по чашечке эспрессо и пошли вдоль бульвара, рассматривая через витрины публику, сидевшую за столиками бесчисленных ресторанов. «Я вас приведу в самый вкусный!» — воскликнула Таисия Ивановна, потянув Милу за конец шелкового шарфа. Был довольно прохладный май в Париже. «А как же Наталья Борисовна?» — спросил я. «Она присоединится к нам позже. Срочная работа. Переводит новый роман Г-кого.» (Доверительный жест сопричастности к очень важному секрету: указательный палец — к губам и лукавая улыбка стареющей проказницы.) Мы договорились, что начнем без переводчицы. «Столик уже заказан!»

Идти было два квартала. Вернее, скользить среди течений монпарнасской публики. Вскоре мы оказались около дверей «Le Meridien». Таисия Ивановна что-то сказала швейцару. Он что-то ответил и распахнул двери. Мы вошли. Метрдотель — ослепительный господин с красной гвоздикой в петлице, похожий на Ива Монтана, сопроводил нас до столика, накрытого на пятерых, положил перед каждым по увесистому меню и по лакированной программке с перечнем вин. Мы погрузились в изучение блюд, напитков и цен, что оказалось непосильным из-за незнания местного языка. Вскоре подошел официант, как назло говоривший исключительно по французски, и представился: «Жюль». Все остальные переговоры велись с Жюлем через посредство Таисии Ивановны. Собственно говоря, блюда и вина выбирала тоже она. Так получалось, что ни обсуждать заказываемое, ни сверять с ценой было или невозможно из-за скорости, с которой Таисия Ивановна разговаривала с Жюлем, или из-за дурацкого стеснения, сродни тому, которое я испытывал в молодости, когда приглашал в ресторан девушку тогдашней мечты. «Начнем, конечно, с шампанского. Не возражаете?» Мы оба закивали одобрительно. Тем более что Мила больше всего на свете любит шампанское. А тут настоящее французское из Шампани! Подстать коньяку из французского города Коньяк, который мы пили в бразери «La Caupole».

Шампанское было отменное. Мы полакомились паюсной икрой. Жюль принес бутылку светлого вина. Мы выпили по бокалу. Как только я или Мила напоминали весьма тактично о Наталии Борисовне: «Не забыла ли она название ресторана и т. п.?» — Таисия Ивановна отмахивалась от нас, посмеиваясь и уминая во всю салат с мясом лобстера, гусиный паштет или заливное из осетрины. Откуда в Париже осетрина? Вот они, нерушимые русско-французские связи! Все было безумно вкусно, и вино лилось рекой, сначала белое, а потом красное. Это замечательно соответствовало шутке о белой и красной эмиграции русских в Париже. Правда, если с белой эмиграцией все ясно, то откуда красная? Не назвать же красными кучку диссидентов из бывшего Советского Союза. К тому же, в основном евреев. Правда, чаще всего крещеных, но все-таки евреев, а не внуков белых эмигрантов. Поэтому — красных. Мы болтали обо всем на свете. Но как только разговор касался еврейской темы, Таисия Ивановна замолкала, надолго погружаясь в очередное блюдо. На этот раз — кроличье рагу. Честно признаюсь, что я никогда ничего подобного не пробовал. Мясо таяло во рту. Соус возбуждал желание есть снова и снова, а бургундское вино омывало вкусовые рецепторы, как омывают воды фонтана мрамор античных красавиц. В какой-то момент я пересилил себя, как наркоман, с трудом оторвавшийся от кальяна с опиумом, и снова напомнил Таисии Ивановне о переводчице. «Вы правы. Пойду позвоню ей из бара», — несколько раздраженно ответила она. Напомню читателю, что в то время (начало девяностых прошлого столетия) мобильные телефоны не были еще в ходу, и звонить приходилось из домашних телефонов, служебных, телефонов-автоматов или из таких обще-любезных мест как бары. Мы старались даже не переглядываться с Милой, отложив вилки-ножи и ожидая возвращения из бара издательницы и одновременно нашей ресторанной гостьи.

Таисия Ивановна вернулась к нам, как триумфатор возвращается к обожающим согражданам. «Закажем кофе с пирожными — здесь изумительные эклеры — и я вам расскажу о потрясающей новости!» Мы заказали. Нам принесли. Мы приготовились слушать. «Наталья Борисовна совсем была готова вызвать такси и ехать к нам, как из Ниццы позвонил Г-ский и срочно потребовал ее к себе вычитывать верстку романа, который выходит в издательстве „Галлимар“. Номер в гостинице забронирован, и она едет ночным поездом.» «А как же…?» — вырвалось у меня. «Когда вы возвращаетесь в Штаты?» — «Через неделю». — «Ну, времени предостаточно!» — как ни в чем не бывало ответила Таисия Ивановна, заглядывая в счет, принесенный официантом и который я горестно и безуспешно изучал, надеясь, что при переводе (опять проблема перевода!) с франков на доллары цена за ужин окажется не такой разрушительной. «Надо сказать, что в солидных парижских ресторанах цены держатся почти на одном уровне долгие годы», — сказала Таисия Ивановна. «На стабильном и высоком!» — добавила Мила. — «Да, именно! На стабильном и высоком. При том, что качество пищи никогда не ухудшается. Даже во время оккупации, по словам моего покойного отца, можно было симпатично пообедать на Монпарнасе». — «Так вы находились в Париже во время немецкой оккупации?» — «Вынуждены были. Отец участвовал в Сопротивлении, формально оставаясь директором банка. А мы с братом (дети девяти и семи лет) и покойная мама создавали для нацистов иллюзию нормальной французской семьи, и тем самым отводили от дома всяческие подозрения. Отец очень помогал Сопротивлению деньгами и советами. У нас даже первое время скрывалась вдова поэта Х-вича, пока ее не арестовали и не депортировали в Германию как еврейку». Таисия Ивановна потребовала еще чаю и новую порцию пирожных. В том числе миндальных. «И ваша семья продолжала жить в Париже, как ни в чем не бывало, когда несчастная вдова поэта Х-вича была у порога газовой камеры?» — спросила Мила. — «Но ведь не идти же нам за ней, коли мы не евреи!»