Братья Шаргородские - Молочник Розенкранц

— Адольф Абрамович, вы забыли прочитать нам список действующих лиц, — напомнил Бугаев. — Если вас не затруднит…

— Зачитываю! — торжественно произнес Кнут и начал:

Тевье-молочник — молочник.

Голда — его жена.

Хава, Годл, Шпринца, Цейтл, Бейлка — их дочери…

Я не буду рассказывать вам, что творилось с актерами, когда они услышали имена персонажей — сегодня это называется культурный шок, раньше это называлось несколько иначе.

— Берите ваших Голд и Бейлку и катите в свой Израиль! — выкрикнул Бугаев.

А Курдюмов поднялся с места и направился к дверям.

— Я — человек интеллигентный, — сообщил он. — Я из благородного рода. Я не могу себе позволить нецензурные восклицания. Я лучше выйду.

И вышел.

Как бы вы повели себя в такой ситуации, молодой человек?

— Я бы, я бы… — Поляков раскраснелся, замахал руками и опрокинул новое божоле.

— Удивительно, — одобрил Ариэль, — эмоционально… Адольф Кнут ничего не опрокидывал, он предложил им выбор.

— Дорогие друзья, — спокойно произнес он, — единомышленники, если хотите, братья и сестры — я, конечно, могу прихватить Бейлку и Цейтл и укатить с ними в мой Израиль. А сталеваров, бригадиров и заслуженных доярок оставить вам. Может быть, я так и сделаю. Спасибо за совет. Но сначала я хотел вместе с вами поехать в турне на Запад. Я думал на Тевье и его дряхлой лошадке проскакать от Ленинграда до Канберры и обратно. Так что выбирайте.

Зал притих.

Приоткрылась дверь, в нее бочком протиснулся благородный Курдюмов и с виноватой улыбкой уселся на свое место. Дранов достал расческу и начал причесываться.

— Я могу продолжить чтение пьесы? — поинтересовался Кнут.

— Зачем, — удивился Бугаев, — когда и так все ясно? Прекрасная пьеса! Я только не понимаю, почему вы ее нам раньше не предлагали?..

В тот же день Кнут отправился в Министерство культуры — получать разрешение на постановку.

В Министерстве обрадовались. Адольф этого не ожидал.

— Молодец! — сказали ему. — Мы давно уже ждали, когда кто-нибудь предложит подобную пьесу. Мы даже читать не будем! Ставьте ее! Финны — наши друзья!

— Причем тут финны? — не понял Кнут. — Причем тут наши друзья?

— А кто же, по-вашему, Тевье? — удивился замминистра. — Финский молочник! У меня есть приятель — Тевье Кейконен. Он, правда, к молоку никакого отношения не имеет. Он бизнесмен. Может, и вашего Тевье лучше сделать бизнесменом? Это как-то современнее.

— Вы, наверное, путаете имя вашего приятеля, — осторожно произнес Кнут. — Мой Тевье, видите ли, еврей. Так уж получилось.

— А-аа, — понимающе покачал головой замминистра, — это бывает.

Это он взял финское имя для маскировки. Видите ли, дорогой Адольф Абрамович, евреев много веков унижали, преследовали, естественно, незаслуженно, — и они вынуждены были маскироваться. В нашем министерстве есть, например, еврей Петров. Дима Петров. И, представьте себе, неплохой мужик. Да возьмите хотя бы вашу фамилию — Кнут. Ну что в ней еврейского?.. Вспомните, может ваш Тевье все-таки финн?

— Он еврей, — повторил Адольф. — И это не маскировка. Это чисто еврейское имя. Разве евреи не наши друзья?

— Еще и какие!.. Но мне почему-то кажется, что время вашего Тевье еще не пришло, — мягко произнес замминистра. — Вы его, возможно, писали для будущего. У нас почему-то все больше талантливых людей работает для будущего, и все меньше — для настоящего.

— О Тевье написал Шолом-Алейхем около ста лет назад, — напомнил Кнут.

— Для нашего будущего писали и тысячи лет назад, — загадочно произнес замминистра. — Вот, к примеру, ваш "Ветхий завет". Когда он был создан — а на кой хрен он нам сегодня?..

Как вы понимаете, дорогой, Кнут не собирался дискутировать с советским чиновником о Торе. Он вообще хотел подняться, произнести "арриведерчи" или там "ауфвидерзеен" и уйти. Но как быть с папиным юбилеем?.. И тут он вспомнил слово "валюта". Он знал, что в этой стране валюту любят не меньше, чем коммунизм. Хотя и не вывешивают лозунгов "Валюта — светлое будущее всего человечества!"

— Но как же быть с валютой? — задумчиво произнес он. — Очень бы не хотелось ее терять.

— С какой еще валютой? — насторожился замминистра.

— Я, видите ли, собираюсь проскакать с этим спектаклем от Ленинграда до Канберры и обратно, — пояснил Кнут. — Повсюду, как вам, наверно, известно, есть наши друзья-евреи, и валюта потечет

бурным потоком.

Замминистра вдруг оживился, глаза его заблестели, Кнуту принесли чашку крепкого кофе с пирожным "Наполеон".

— Что же вы сразу мне об этом не сказали? — пожурил он Кнута. — Мы любим, когда течет. Мы, как вы знаете, терпеть не можем застоя…

Приступайте к репетициям, время не терпит, — добавил он и тут же предложил сократить количество дочек Тевье.

— Ну, посудите сами, зачем ему их столько? — спросил он Адольфа. — Целых пять штук! А он же голоштанник! Ему что — троих не хватит? Вот я, например, не из бедных — а у меня всего две. Да и те потаскухи! Хотя это к делу не относится.

Кнут пытался сопротивляться, объяснял, что это дело самого Тевье, сколько иметь дочерей, что он ни у кого помощи не просил и вырастил, слава Богу, всех пятерых красивыми и здоровыми.

В конечном счете сошлись на четырех. Бейлку решили убрать.

— Вы сами понимаете, ей не место на нашей сцене, — пояснил замминистра, — она же с мужем укатила в Америку! И потом — что это за фамилия у мужа — Педоцур? Она у вас никаких ассоциаций не вызывает?.. И вообще — давайте-ка поменяем им всем имена. А то народ нас не поймет. Да и не запомнит их. Вот я, например, интеллектуал — а Шпринца произношу с трудом. Почему бы вашему Тевье не стать Тимофеем? Я вот Петр — и ничего, живу!

— На Западе не знают Тимофея-молочника, — ответил Кнут.

— Еще лучше — узнают! — сказал Петр. — Это будет наш вклад в ваше бессмертное произведение.

Он таки заставил Адольфа произнести еще раз волшебное слово "валюта".

— Не потечет, — многозначительно произнес он, — потечет только на Шпринцу, Тевье, Хаву…

Это убедило.

— Чтобы она сгорела, эта ваша валюта, — прорычал Петр, — хотя она нам и нужна… Кого вы намечаете на роль Тевье?

— Я еще не решил, — сказал Адольф, — но думаю Зингера. Он из тех же мест, что и Тевье.

— А вот тут я категорически против, — заявил Петр. — И Тевье, и всех остальных персонажей, учитывая создавшуюся международную обстановку, должны играть русские и коммунисты. Неужели вы этого не понимаете? Сегодня, когда весь мир почему-то думает, что в России процветает махровый антисемитизм — мы им утрем нос! Или носы — как хотите! А в следующей пьесе доярок или механизаторов могут играть евреи — вы не против?

— Вообще-то у меня не было цели утирать носы, — вяло пробормотал