Т. Корагессан Бойл - Благословение небес

Теперь сосед был занят едой. Голоден – это хорошо. Элен испытывала умиротворение, наблюдая, как он ест, и слушая его болтовню о работе: он то ли писатель, то ли журналист, и сейчас летит в Филадельфию в отпуск. Элен отказалась от лапши, отдав ему свою порцию, и теперь он благодарил ее. «Он ведь не ел целый день, а у него растущий организм», – сказал он с улыбкой, хотя ему, должно быть, за тридцать. И видимо, не женат, судя по отсутствию кольца. Когда стали развозить напитки, Элен снова заказала виски.

Они разговаривали о кино – это, может быть, единственная оставшаяся в наше время тема для общего разговора, когда Элен подняла глаза и увидела Лерчера, с лицом, искаженным пьяной гримасой; он навис над ними огромной тенью, нетвердой походкой направляясь в уборную, помещавшуюся в носовой части самолета. Элен и ее собеседник, Майкл – «Просто Майкл», – так он представился, – пришли к полному согласию в том, что касается современного кинематографа: никаких взрывов, никаких инопланетян, никаких престарелых любовников, никакой глупой малышни, и Элен уже начала чувствовать, как внутри нее что-то пробуждается. Ей было интересно, захватывающе интересно, может быть, впервые за много месяцев. Майкл. Она пробовала имя кончиком языка, как тонкую вафельную пластинку, повторяя его про себя снова и снова. Л потом ее осенило: он ведь полная противоположность Рою. Вот в чем дело. Такой вежливый и скромный, настоящий сердечный друг, который способен заботиться, действительно заботиться о другом человеке – Элен была уверена в этом.

– Вы видели того мужчину? – спросила она, понизив голос. – Того, с волосами? Он сидел рядом со мной во время прошлого полета, помните, я вам рассказывала, когда я выглянула в окно, а двигатель горит? В жизни я так не пугалась.

Самолет вдруг заскрежетал, врезаясь в воздух; свет мигнул и загорелся снова; Майкл налил себе второй стакан вина и промычал что-то благожелательно.

– А вы, правда, видели пламя? Пли просто искры, или что-то в этом роде?

Элен стало холодно при воспоминании.

– Настоящее пламя, – ответила она, кивнув и поджав губы. – Я так перепугалась, что начала молиться, – она взглянула в окно, как будто хотела убедиться, что все в порядке. – Вы ведь не веруете, да? – спросила Элен, снова оборачиваясь к собеседнику.

– Нет, – ответил тот, подняв руку, будто отгораживаясь от того, что могло против воли захватить его. – Я атеист. Я имею в виду, у нас дома не придерживались определенной религии – так решили мои родители.

– У меня тоже, – отозвалась Элен, вспоминая детство: наставления в вере, ледяное прикосновение святой воды, маму в черной вуали и священника, бормочущего усыпляющие, древние как мир, слова. – Но, когда я была маленькая, мы ходили в церковь.

Майкл не поинтересовался, в какую церковь; повисла пауза, самолет мерно гудел; великан Лерчер, шатаясь, возвращался из уборной. Элен снова на мгновение закрыла глаза; качка, таблетки и виски увлекали ее вниз, в беспросветную мглу, бездонную пропасть, зияющую пасть, уходящую в чрево земли…

Внезапно ее разбудили громкие голоса, раздававшиеся сзади.

– Черта с два! – рычал мужской голос, и даже сквозь сон Элен узнала его.

– Но, сэр, я же уже говорила вам, самолет полон. Вы сами можете в этом убедиться.

– Тогда посадите меня вперед и не говорите мне, что самолет полон, я ходил туда в туалет, и там сколько угодно мест. Все это бред сивой кобылы. Я не собираюсь сидеть здесь и давиться как селедка в бочке. Я сполна оплатил билет и не собираюсь дальше сидеть в этом дерьме, слышите?

Пассажиры стали оборачиваться. Элен взглянула на Майкла, но он с головой ушел в работу, поглощенный текстом, который она не могла ни прочитать, ни даже разобрать языка, на котором текст был написан. Несколько мгновений Элен всматривалась в ряды черных значков, порхающих по скудно освещенному экрану, потом отвернулась, чтобы посмотреть, что происходит сзади. Лерчер стоял в проходе, ссутулив широкие плечи и пригнув голову под низким потолком. Перед ним были две стюардессы: скуластая и еще одна, поизящнее, с волосами, уложенными во французскую косу.

– Мы ничего не можем поделать, сэр, – произнесла та, что была поменьше ростом; в голосе у нее дрогнула враждебная нотка. – Я уже объясняла вам, вы не можете перейти в салон первого класса. А теперь, пожалуйста, займите свое место.

– Бред сивой кобылы, – повторил Лерчер. – Два с половиной проклятых часа на земле, потом нас снова отправляют в Лос-Анджелес, и вот теперь меня запихивают в какой-то паршивый загон для скота, а вы отказываетесь даже принести мне выпить? Так? И как это, по-вашему, называется?! – Он уже размахивал руками, взывая к сидевшим вокруг людям, которые тут же отворачивались. – По-моему, это бред сивой кобылы!

Женщины стояли на своем:

– Садитесь, сэр. Пожалуйста, садитесь. Иначе мы вынуждены будем позвать капитана.

Лицо Лерчера изменилось: складка на переносице углубилась, губы искривились, будто он собирался плюнуть на сияющий свежестью голубой жакет стояв шей перед ним женщины.

– Хорошо, – сказал он угрожающе, – раз вы так… – он развернулся и устремился в глубь салопа, стюардессы беспомощно трусили за ним следом. Элен повернулась в кресле, чтобы увидеть, что будет дальше, – ремень безопасности туго натянулся на бедре, а рука случайно задела локоть Майкла.

– Простите, – пробормотала она, поворачиваясь к Майклу; Лерчер как раз скрылся в хвосте самолета. Майкл удивленно взглянул на нее такими голубыми, светящимися изнутри глазами, что они напомнили Элен аквариумных рыбок в классе – неонов, сверкавших яркими полосами на боках.

– Вы видели? То есть, слышали, – это тот мужчина, о котором я вам рассказывала?

Майкл минуту колебался, не отводя глаз:

– Нет, – произнес он наконец, – я ничего не заметил. Я… думаю, я так увлекся работой, что вообще плохо понимал, где нахожусь.

Лицо Элен омрачилось:

– Вот подонок. Просто последний подонок, иначе не скажешь, как хулиганье на детской площадке.

Сзади послышался беспорядочный шум, Элен обернулась и увидела Лерчера, выходящего из кухни; стюардессы по-прежнему сопровождали его. Он быстро шел по проходу, держа в каждой руке по металлической чашке с кофе, в глазах пылала ненависть.

– Прочь с дороги! – закричал он, отталкивая локтем пожилую даму, и без того с трудом державшуюся на ногах. – Первого, кто подойдет ко мне, оболью кипятком, слышите, вы?!

В ответ раздалось хмыканье. Сотни людей опускали головы, защищаясь, на лицах ясно читалось одно: «Только не здесь, только не сейчас, только не я». Никто не произнес ни слова. Внезапно из салона первого класса выбежал стюард и попытался преградить путь силачу, обхватив его поперек туловища. Элен услышала крик женщины, которой горячий кофе попал прямо на грудь. Лерчер удержался на ногах, стукнул стюарда правой рукой с чашкой, из которой выплескивался обжигающий кофе, и опрокинул противника. Но тут обе стюардессы повисли у него па руках, и вдобавок какой-то пассажир, грузный мужчина с лысиной, в негодовании вскочил с места, чтобы вступить в драку.