Вано Сирадехян - Счастье Терез

И когда они пришли в себя, когда отошла сонливость, вызванная хашем, когда они поднялись с постели, был десятый час ночи. Терез была в таком расслабленном состоянии, что только на письмо и была способна. В другой раз перед тем, как сесть за письмо, она бы из конца в конец прочла последнее письмо сестры, чтоб ответить на все вопросы. Но события прошедшей недели были так значительны и так их было много, что Терез должна была написать не ответ на письмо, а вполне самостоятельное, независимое сочинение. И Терез написала таковое. И это было не письмо, а взволнованный, бессвязный, заикающийся лепет только что заговорившего ребенка, что-то совсем уже восторженное, смысл коего заключался в том, что Терез… что Саак, что они… да что тебе голову морочить, сестренка Терез, они счастливы, чего и вам желаем!

Утром Терез проснулась от стука в дверь. Воскресная радость продолжалась во сне, и этот ранний стук в дверь показался еще сонной, не до конца проснувшейся Терез предзнаменованием чего-то очень хорошего и, по всей вероятности, связанного со вчерашним угощением, с довольными и такими симпатичными лицами соседей.

Застегивая на ходу халат, радостно улыбаясь, Терез несла на губах «Доброе утро, заходите, пожалуйста» и не думала о том, почему это в дверь стучат, а не звонят. И Терез никак в толк не возьмет, почему у матери с дочерью, живущих этажом ниже, лица искажены злобой, почему мать и дочь тащат Терез, не успевающую застегнуть халат, вниз, заводям к себе и подталкивают к стене, к стене, к стене…

Терез протирает глаза, с удивлением просыпающегося ребенка смотрит на их мебель, на их незаправленные постели и невольно ищет следы мужчин, тех самых мужчин, которые, как тени, незаметно входят-выходят через эти двери. И пока Терез мучает вопрос — в этом дурацком положении она только об одном думает: кто из этих мужчин к кому приходит — в это самое время мать и дочь вплотную подводят Терез к стене. Почему? Почему они кричат? Почему их стены мокрые и их ковер отяжелел и хочет сорваться с петель? Какое отношение имеет ко всему этому Терез? И какая связь между этим и вчерашним праздничным днем, вчерашними искрящимися взглядами, которые бросали на хозяйку мужчины за хашем — мол, спасибо, хозяюшка, за хаш, за то, что он такой густой, а лаваш такой тонкий, да и вообще… Терез не виновата, что у этих в доме нет мужчины, которого можно было пригласить на хаш, Терез разве не хотела бы еще одного хорошего друга-соседа?.. И пока мать и дочь кричат Терез в лицо, что, видно, она в хлеву жила, что там ей, дикарке, и место, и всякие другие оскорбления, пока они толкуют о каких-то деньгах, пока говорят, перебивая друг друга, в сознании Терез вспыхивает печальная догадка: что все это связано со вчерашним хашем… И вдруг Терез с диким воплем выскакивает от соседей, взбегает по лестнице, влетает в кухню и глазам ее предстает залитый водою пол и мойка, заваленная немытой посудой…

В этот черный понедельник, не смея заглянуть мужу в глаза, сморкаясь в платок, Терез отсчитала пятьсот рублей — все их сбережения за год — и с болью в сердце отдала потерпевшим. Мало, сказали мать и дочь. Но ведь и они армяне-христиане, в конце концов. И без того эта малость, которую унесли армяне-христиане, — эта малость, которая, как мечтала Терез, должна была потихоньку увеличиваться и стать кругленькой суммой и подвинуть их очередь на квартиру, ровно на год отодвинула ее мечту. И вся радость предыдущей недели вышла им боком.

Вот уж больше месяца Терез не пишет писем. Вот уж несколько недель Саак ищет комнату в новых кварталах. Он своего отчаяния жене не показывает, стыдно, жена вон как держится. И Саак хозяевам уже не говорит, что их двое, муж и жена. Эта полуправда дорого им стоила. Уже три раза, увидев живот Терез, их имущество погружали обратно на машину. В первый раз это случилось в том же самом квартале, где Терез уже создала великолепное окружение. От этого окружения Терез оторвалась с болью в сердце. Но пришлось, потому что мать и дочь, не довольствуясь полученным, наговорили хозяевам Терез (они в другом месте жили), пригрозили хозяину, что отберут у него квартиру, поскольку выясняется, она ему не нужна, а они, мать и дочь, десять лет ждали, пока получили свою квартиру, и потому не дадут каким-то жившим в хлевах лить им на голову воду, а завтра еще неведомо что…

Потеряв эту симпатичную однокомнатную квартирку с балконом, выходящим на Арагац, с окнами, глядящими на Арарат, они нашли в том же районе комнату на девятом этаже, самую маленькую комнату в трехкомнатной квартире, и Терез подумала, что проживут они тут недолго. Но получилось слишком даже недолго. На второй день рано утром хозяйка с двумя детьми, уцепившимися за подол, прямо в ночной рубашке пришла и встала перед Терез. «Познакомимся, — сказала, искоса посмотрела на живот Терез, еще раз посмотрела и, удостоверившись, с решимостью безумца стряхнула с себя детей и раздельно сказала — С детьми не пущу, мне своих достаточно!»

Три раза повторилось такое. И Саак теперь хозяевам говорит, что их трое. И все двери захлопываются перед носом Саака. И, глядя на живот Терез, растущий день ото дня, Саак вконец отчаивается, но своего отчаяния жене не показывает, потому что как же, жена вон держится. А у Терез терпение — истинно терпение наседки, Терезина сестричка. Терез ждет.

Ждет квартиры с центральным отоплением, с уютной кухней, с ванной, с водой, горячей и холодной, Терез не для того переехала в город, чтобы жить на какой-то там окраине и пользоваться печкой. И месить грязь по дороге к уборной… Терез хочет городскую квартиру, городских соседей хочет, одним словом, хочет жить, как городской житель. Чего только не хочет Терез. И обо всем этом она хочет написать письмо сестре.

Но сейчас Терез писать не о чем. Даже адреса у нее нет своего. Терез живет в семье дяди, временно, конечно, живет, и потому адрес дяди — не ее адрес, дядюшкины соседи — не ее соседи, и обед, дымящийся перед мужем, — не ее обед. И даже муж, который сидит весь напрягшись и, стесняясь, ест обед, не ее муж, потому что у Терез нет дома. И в этом чужом доме у нее не хватает смелости остудить пиво для мужа, зайти к соседям. Ни в гости пойти, ни гостей позвать — ничего не может Терез.

Так о чем же ей писать в письме?

И, значит, пусть простит сестра, что Терез на ев письма отвечает мысленно. Каждый день она начинает в уме новое письмо и откладывает его на завтра. День становится неделей, неделя месяцем, но Терез не пишет, потому что письма ее сейчас грустными получаются. Какими-то слишком грустными.

И пусть сестра наберется терпения, пусть не расспрашивает каждого приезжающего из города, что это с Терез случилось. Ничего не случилось, Терезина сестра, ничего плохого не случилось. Они с мужем живы-здоровы, чего и вам желают. Дела немножечко не так пошли, с кем не бывает, но писать об этом не стоит. Дай бог, и Терез с мужем когда-нибудь заживут своим домом…