Александр Бестужев-Марлинский - Ревельский турнир

Медленно открыл незнакомый рыцарь бледное лицо свое и пал без чувств к ногам изумленной Минны, пал от изнеможения и первого удара.

– Эдвин! – воскликнула Минна.

– Купец! – закричали дамы и рыцари, и ропотное волнение разлилось по собранию.

– Такая наглость стоит наказания… Эта обида заслуживает месть! – раздавалось отовсюду, и рыцари, дворяне, шварценгейптеры хлынули на ристалище.

– Выбросьте вон, прибейте, убейте этого самозванца! – кричали рыцари.

– Он не наш.

– Он будет наш! – возражали шварценгейптеры, стеснясь в кружок около бесчувственного Эдвина. – Мы не дадим тронуть его волоском…

– Кто не даст? Кто не позволит? Кто? Не по нашей ли милости впущены вы в круг рыцарский? – шумели дворяне.

– Не из милости, а по праву.

– Кто дал права, тот может и взять их.

– Вы их продали нам, а не дарили. Мы такие же господа, как и вы, в Ревеле, который не раз уже выкупали своим золотом и спасали своею кровью.

– Старые песни, старые сказки!.. Храбрость ваша качается на весовой стрелке, а честь, как обстриженный червонец, очень упала в цене…

– Гром и буря! Мы напечатаем на лбах ваших такие монеты, что век не износите штемпеля…

– Аршинники, разбойники! – летело навстречу друг другу, и обе стороны пышали боем, когда венденский фогт фон Дельвиг вскочил на перила и громовым голосом говорил:

– Дворяне и рыцари! вот следствие пашей доброты! Когда бы не позволили мы шварценгейптерам и первым гражданам мешаться с нами, этот купчишка не стоптал бы нашего собрата и преимуществ Ордена, не обидел бы в лице Унгерна нас всех. Но пусть прошлое будет нам уроком для переду. Да будет же отныне и навсегда запрещено всем без изъятия, не носящим звания рыцаря или дворянина, въезжать за турнирную решетку.

– Да будет, да будет, – загремели дворяне и рыцари, и герольды под звуком труб возгласили, что никто, кроме дворян и рыцарей, не может отныне ломать с ними копья в турнире.

– Так мы сломим их в битве! – зашумели обиженные таким исключением шварценгейптеры, обнажая мечи.

– А! коли так, бейте черноголовых! – закричали рыцари.

– Рубите пустоголовых! – восклицали шварценгейптеры, кидаясь к ним навстречу, и вмиг мечи запрыгали по латам и бой завязался.

Вопли женщин, клятвы противников, громы оружия огласили воздух. Теснота умножала тревогу, конные и пешие, латники и невооруженные, бойцы и миротворцы смешались, и все орудия от рук до копий были в деле. Обиженное самолюбие и неуклонная гордость подстрекали сражающихся, вино и гнев ослепляли всех, ожесточение росло. Напрасно гермейстер просил, уговаривал, повелевал; напрасно, крича и топая ногами, бросил свой жезл, даже шляпу и мантию на ристалище в знак закрытия турнира, – никто не слушал, никто не замечал его. Наконец усталость сделала то, чего не могли совершить ни моления жен, ни приказы старших. Обе стороны склонились на увещания доброго бургомистра Фегезака, и противники разошлись, грозя друг другу мечами и взорами. Опустелое побоище усеяно было перьями и шпорами, рыцарскими и дамскими украшениями. К счастью, теснота помешала дальнему убийству, ибо сражение превратилось в борьбу; говорят, немногие заплатили яшзнию за эту игрушку.

Эдвин все еще лежал в смертном обмороке от сильного ушиба и бури чувств. Подле него на коленях стояла прелестная Минна, забыв весь мир для любезного и ничему не внимая, кроме чуть слышного биения его пульса; Лонциус, ухаживая на Эдвином, уговаривал беснующегося Буртнека, который всем тогда известным светом клялся, что он не отдаст Эдвину дочери, хотя он и остался победителем.

– Но ваше слово, барон, ваше рыцарское слово!

– Но мои предки, г. доктор, мои предки! Лучше не сдержать слова, чтобы поддержать имя. Коротко сказать, Эдвин очень высоко задумал; я вовек не выдам Минны за человека без славного имени.

– Зато с доброю славою.

– За человека, у которого родословная в счетной книге, у которого нет герба.

– У него их тысячи, барон, и все на золотом поле.

– Хоть весь он рассыпься червонцами, – я не соглашусь раздвоить [39]свой щит с вывескою.

– Вспомните, барон, что Эдвин кровью выручил вам отнятое Унгерном, неужели за великодушие заплатите вы неблагодарностию?

– Добродетель – не титул…

– Мы производим его в командоры шварценгейптеров! – гордо возразили старшины сего сословия. – Он заслужил это достоинство храбростию.

– Слышите ли?.. – сказал доктор. – Это почти рыцарское достоинство!

– Батюшка, – вскричала, наконец, Минна, будто вдохновенная, – он оживает, мой Эдвин оживает. Простите, – продолжала она, обливая грудь отца горькими слезами, – я люблю Эдвина, я не могу жить без него… В руке моей вольны вы, но мое сердце навечно принадлежит Эдвину.

Казалось, она истощила все силы души и тела, чтобы выговорить слова сии, и, сказав их, как лилия, поникла головою и без чувств опустилась на плечо отца.

Это тронуло Буртнека более всех доводов. В гербе его не было сердца, но оно билось в груди отеческой. С нежною заботливостью поддерживая дочь левою рукою, он веял над ней перьями шляпы, хотел поцелуем призвать в нее жизнь, и даже слеза блеснула на непривычной к тому реснице.

Между тем добрый Лонциус наступал на него сильнее и сильнее:

– Он богат, прекрасен, командор и храбр; это пресечет злые языки… Неужели вы хотите уморить дочь и лишить счастья друга, изменив слову? Притом же любовь дочери вашей известна всему городу…

– Дай мне подумать хоть день, хоть час…

– Вы никогда не выдумаете лучше того, что говорит вам сердце… Итак, Эдвин зять ваш?

– Зять и сын… Эдвин и Минна, милые дети мои, пробудитесь для новой жизни!

Светел и радостен скакал с турнира Эдвин подле колесницы невесты своей, не сводя с нее глаз и поминутно целуя ее руку.

Спускаясь с Блоксберга, им встретился Доннербац в полном вооружении и с копьем в руке…

– Куда едешь, любезный Доннербац? – спросил Буртнек.

– На турнир, – отвечал тот, протирая глаза.

– Ты проспал его… Поедем-ка лучше ко мпе на свадьбу, – с усмешкою сказал Эдвин.

– На твою свадьбу, – неужели с фрейлейн Минною?.. Не сон ли это?

– Дай бог не просыпаться от такого счастливого сна!

Шумно промчался поезд мимо, – и Доннербац долго стоял на улице с отверстым ртом от удивления.

Ревельский турнир. Впервые – в альманахе «Полярная звезда», 1825 год, за подписью: А. Бестужев.

Звон колоколов с Олая… – Церковь св. Олая является памятником древнегерманского зодчества в Прибалтике. Впервые упоминается в 1267 г.