Владимир Аренев - Мастер дороги

Король шел, аккуратно пробираясь между руками и клинками. Несколько раз ткань рубахи касалась лезвий – и там на ней остались узкие, едва заметные прорехи.

Он уже забрался далеко от берега, но так и не присмотрел себе ни одного меча. Может, потому что все они – внешне разные – чем-то походили друг на друга.

И тут позади, с берега, донеслись едва слышные звуки. Шелест, шорох, затем вздох, переходящий в горловое, приглушенное рычание.

Король обернулся.

Единорог стоял у самой кромки воды и смотрел на него багровым, немигающим взглядом. Потом распахнул пасть и зевнул – с оттяжкой, почти презрительно.

Король огляделся по сторонам. Казалось, руки с клинками едва покачиваются на ветру, словно камыш. Полупрозрачные мотыльки вились над водой. Где-то вдали плеснула рыба.

Единорог ждал.

– «Здесь все не так»? – медленно сказал король. Провел пальцами по черной воде – во все стороны разбежались дрожащие, зыбкие круги. – Ну что ж, это вполне… безумно, чтобы оказаться правдой.

Он посмотрел на дом: в окнах было темно, и лишь в одном – том, что ближе к озеру, – маячил знакомый силуэт.

Король стряхнул с рук капли и шагнул к берегу.

Единорог оскалился, чуть присел. Клыки у него были глянцевые, с узкими бороздками по бокам, – каждый размером с охотничий нож.

– Только попробуй, – сказал король.

Он шел медленно, и с каждым его шагом зверь все больше припадал к земле. Вскинув рогатую голову, следил за человеком и вздрагивал боками. Как будто не знал, нападать, защищаться или бежать прочь.

Как только король оказался на расстоянии протянутой руки, единорог зарычал хриплым, надорванным голосом. Он выдавливал, выжимал из себя звук за звуком, пальцы с короткими, кривыми когтями впились во влажную землю, хвост метался, глухо бил по крупу.

Потом зверь прянул вперед, наклонив голову к земле и выставив перед собой ровный, покрытый бурыми пятнами рог. Король перехватил его левой рукой, другой взялся у основания. Сказал:

– Стой смирно. – И потянул на себя.

Рог отделился легко, с едва слышным сухим треском. На конце, на месте скола, образовалось нечто вроде рукояти.

Зверь шумно вздохнул и попятился. По чешуйчатому лбу стекала тонкая густая струйка.

– Верь или не верь, – сказал король, – а я удивлен не меньше твоего.

Он положил рог на землю, присел на корточки. Зверь не спускал с него глаз. Король провел ладонью по траве. Срывал тут и там стебельки, иногда выдергивал с корнем, иногда отщипывал только лист-другой.

Поднялся и протянул на ладони зверю:

– Ну-ка, съешь это.

Тот сделал шаг назад, хлестнул себя хвостом по боку.

Король продолжал говорить с ним тихим, успокаивающим тоном и все так же держал руку ладонью кверху. Это продолжалось довольно долго, и рука уже начала подрагивать, когда вдруг зверь двинулся вперед, очень медленно, чуть опустив голову и глядя на человека багровым зрачком.

Распахнул пасть и слизнул фиолетовым языком сразу весь пучок.

– Вот молодец, – сказал король. Коснулся кончиками пальцев чешуи на лбу – и та вдруг подалась, с мягким шорохом просыпалась на землю. Он потер еще – и чешуя, словно старые слои краски, слетала из-под пальцев, под ней проступала белая, шелковистая кожа.

Зверь следил за человеком опасливым взглядом, но стоял смирно. Когда голова, шея и передние ноги уже были свободны, он фыркнул, нетерпеливо и устало, подался чуть назад, а потом пошел к воде. Вся трава вокруг была усыпана чешуей и бляшками.

Он вошел в озеро по грудь, потерся боком о плоскую сторону ближайшего меча – и вдруг распахнул два громадных белоснежных крыла. Побежал вперед, разбрызгивая воду, потом, когда руки с мечами остались позади, яростно ударил крыльями по воде и взлетел.

Сделав круг над королем, он издал трубный ликующий возглас и направился к дальнему берегу.

Когда сверкающий силуэт растял в тумане, король вернулся за своим новым мечом, поднял его и вошел в дом – на сей раз воспользовавшись дверью.

Стук двери был не громче удара сердца… или сердце забилось первым?

Принц почувствовал, как тело оживает, отзывается болезненным покалыванием: кончики пальцев, ладони и ступни, голени, кисти, предплечья, бедра… Похожее ощущение возникает, когда отлежишь во сне руку, – но сейчас оно пульсировало везде, и принц, изумленный и растерянный, не осмеливался даже шелохнуться. Просто очень осторожно дышал и пытался осознать то, что снова жив.

– А если бы, – спросил король, – все пошло по-другому? Если бы я взял один из тех клинков? Или не справился с единорогом?

Он огляделся и рассеянно прислонил меч у двери, рядом с потемневшим коромыслом и удочками.

– Не знаю, – сказал мастер дороги. – Может, по-другому. А может, все началось бы с самого начала. Весь мир – заново, ровно до того момента, когда ты пришел сюда и сделал правильный выбор. Может быть, так и было уже, много раз.

– Значит ли это, – с усмешкой спросил король, – что тогда, в столице, все было… правильно?

– Ты ведь сам говорил, что по-другому нельзя, помнишь? Да и, в конце концов, – добавил мастер дороги, – оно того стоило. Хотя без ног сперва было… непросто.

Король потер лицо ладонью.

– Ты знаешь, что я возражал. Они могли оставить тебя здесь… так. Просто оставить.

– На самом деле старый Сыч был прав. Он был лукавым, себялюбивым, он надеялся со временем подчинить себе твоего отца, но тогда он был прав. Просто Сыч внимательно читал «Книгу Предчура». И, похоже, жил здесь какое-то время, как раз перед тем, как вернулся в столицу.

Сыч, вспомнил принц, был дальним родственником дедушки по отцовой линии. Некоторое время он служил при дедушке советником, потом с ним что-то случилось, какая-то неприятность, о которой при дворе не любили вспоминать.

– После, – сказал мастер, – он приезжал сюда снова. Верил, что ему суждено обновить мир. Зарянка боялась его, он казался ей слишком опасным, почти безумным. Но Сыч нам помог. Мне помог. Все, что я знаю о Темени, о дорогах, об Устоях, – все это благодаря ему.

– Так стало быть, ты с самого начала знал, что мне следует делать?

Мастер дороги покачал головой.

– Видел могилы за домом? Сыча ты там не найдешь. Он лежит в озере – правда, я никогда так и не выяснил, который из мечей сжимает именно его рука. Сыч перехитрил самого себя: поверил в то, во что хотел верить. После того как он рассказал твоему отцу о сути древних обычаев, Сыч считал себя самым мудрым, самым доблестным. Героем . Но мир вокруг него ни разу не начинал звенеть так, как сегодня звенел вокруг тебя.

– Ох, – сказал Ронди Рифмач, – что ж с головой-то?.. Ох… О чем вы тут вообще толкуете, а?

Он кое-как перекатился на бок, со стоном заставил себя подняться на четвереньки, потом аккуратно, с преувеличенной осторожностью, выпрямился. Руки у него дрожали, безымянный палец на левой руке скрючило.