Владимир Аренев - Мастер дороги

Он пожал плечами, дескать, может, это и правда, а может, и нет. С десяток мотыльков взлетели и кружились над его головой радужным облачком.

– Но больше всего Сыч боялся, что именно его сделают мастером дороги. Он был очень любознательным, с самого детства. Каким-то образом выяснил, куда пропал его собственный дед. И приехал сюда. Дед, очевидно, рассказал ему много… всякого. И Сыч понял, в какую ловушку угодил. Дед был уже старый, ему оставалось от силы года три-четыре. А дальше – или кто-нибудь другой займет должность мастера, или Устои в конце концов падут. И вот Сыч придумал, как быть. Раньше в мастера уходили на склоне лет, как ушел сам Предчур: после правления, когда нужно было уступить престол молодому, чтобы мир обновился, чтобы не заплесневел, не стал прогнивать изнутри. Потом что-то пошло не так, традиция нарушилась – и в мастера стали отдавать ближних и дальних родственников королевской семьи. Делали это тайно, знали о том всего два-три человека. И как раз во времена покойного короля традиция оборвалась. Вроде как оставалась «Книга Предчура», но к ней давно уже относились без особого пиетета: дескать, сказки они сказки и есть. Сыч, по большому счету, тогда всех спас.

– Как спас? – не понял Ронди.

– Очень просто, – ответил вместо мастера принц. Вот теперь все кусочки головоломки встали на место… или почти все. – Это было еще до появления Стерха, верно, отец? Прадед… Его вместе с советниками тогда завалило в горах, причем вся свита выжила, только они погибли. И это была первая такая смерть среди потомков Предчура, многие до сих пор считают, что прадед преступил законы мира, вот его и… Но, может, дело вообще не в нем? – спросил принц, обернувшись к мастеру дороги. – Может, это все из-за советников, которые знали о том, что традиция нарушена, – и молчали? А Сыч ваш, – зло добавил он, – Сыч на самом деле никого не спас. Всего лишь оттянул неизбежное. – Принц посмотрел на отца, на мастера, – и впервые понял, насколько они похожи друг на друга. – Это Сыч вывернул наизнанку прежние порядки. Это он предложил тебе, отец, чтобы мастером дороги сделали…

Имя вертелось на языке, когда-то давно принц знал его, слышал от кого-то, но с тех пор прошло слишком много лет.

– Традицию, – сказал мастер дороги, – можно не только нарушить. Традицию, мальчик, можно еще и создать. Вот Сыч и создал. В его предложении был резон, поскольку родственники королевской крови – большая морока для всех, в том числе и для самих себя. Даже если ты никогда не думал об узурпации трона, тебя все равно будут подозревать. Это ведь естественно для людей. – Он усмехнулся. – В общем-то, Сыч нашел недурной выход… Сперва в мастера дороги уходили прежние короли, затем – их престарелые родственники, вот только и те и другие долго на свете не заживались. Совсем иное дело – выбрать кого-нибудь помоложе. Отправить его на самую окраину мира с семьей, пусть рожает и воспитывает детей, чтобы те в свой срок унаследовали почетную должность. Если же случится небывалое и королевская династия прервется…

– …одного из детей мастера призн а ют законным наследником. Вот только, – усмехнулся принц, – тогда возникнет небольшая загвоздка. Кого назначить следующим мастером? Кому отрубить ноги, чтобы не претендовал на престол.

Ронди охнул от изумления: видимо, до сих пор даже не догадывался.

– Всегда найдется кто-нибудь подходящий, – спокойно ответил мастер.

Дорога здесь чуть расходилась в стороны. По центру, на чистых, ровных плитах, стояла увитая виноградом колонна из ноздреватого камня. На верхушке покоилась черная чаша с алым узором по краю, с огнем – в сердцевине. С медленно гаснущим огнем.

– И вы с этим смирились? – сказал принц в спину мастеру. – Вся жизнь – вот так, от чаши к чаше, кроме семьи – никого вокруг, не с кем даже словом перемолвиться… А ты, отец? По-твоему, так и должно быть? И кому, когда настанет срок, придется рубить ноги, мне? Ласточке?!

Мастер, не обращая на него ни малейшего внимания, провел ножом по ладони и дал первым каплям упасть в пламя. Король тоже не произнес ни слова, только Ронди опять охнул.

– Так и знайте, – сказал им всем принц. Он чувствовал, как дрожат руки и как покраснели щеки, уши, шея. – Я не стану… не хочу! Пусть даже небо рухнет на землю, пусть реки потекут вспять, горы вспыхнут свечами, – я не поддамся. Ничего не решено, должен быть выбор!

Последняя капля соскользнула с ладони мастера – и мир на мгновение сделался ярче и чище.

– Он и существует – выбор, – сказал мастер дороги. – Как и свобода воли. В конце концов у меня выросли ноги, принц. Я мог забрать Зарянку и детей, уехать в какой-нибудь дальний закуток, где меня не отыскали бы даже лучшие ищейки твоего отца. Ты тоже можешь развернуться и уехать, хоть сейчас.

Он вытер лезвие и спрятал нож. Бабочки плясали в воздухе, садились на края чаши. Но ни одна не спешила сгореть в пламени.

– В общем-то, – добавил мастер, – так даже будет лучше для тебя самого. В «Книге» совершенно точно сказано: до Темени доберется только один. Что произойдет с остальными путниками – неизвестно. – Он поглядел на короля и пожал плечами. – Правда, если к Темени отправится всего один, до цели он может и не добраться.

Простившись с мастером, ехали молча. Мотыльки порхали над головами, плясали в струнах света. Зеленый полог смыкался все плотнее, и вот уже сам он засиял, словно обратился в реку текучего золота.

Принц смотрел на отца и Ронди, и ему казалось, что перед ним ожившая миниатюра из книги. Сочные цвета, игра света, но при этом – плоские, двухмерные фигуры. Поскрипывала кожа седел, а ему чудилось – перо царапает по пергаменту; звякала сбруя – а на деле переписчик постукивал о край чернильницы, стряхивая лишние капли.

В какой-то момент принц понял, что не знает, как долго они в пути. Полчаса? Час? Сутки?

От золотистого полога исходило сияние, в котором таяли тени и детали. Дорога то и дело изгибалась, но даже эти изгибы были едва уловимы: не сосчитать, не отличить один от другого.

Лошади шагали размеренно и как будто спали на ходу. Да и всадники… принц испытывал это на себе; собственно, вот сейчас что-то выдернуло его, вернуло, а до сих пор… его словно и не существовало.

Это было сродни ночным ощущениям – и все же отличалось от них. Тогда он умер, а нынче наоборот. Не умирание, а всесуществование. Он таял, растворялся, пребывал одновременно везде и всегда.

Прошлой ночью принц рассыпался на сотни примитивных сознаний, но каждое из них было некой точкой. Теперь же он стал на время всем – но больше не был принцем, просто перестал осознавать самое себя в каком-либо виде. Как только он вернулся к этому осознанию – очнулся, но и… схлопнулся, что ли.