Владимир Аренев - Мастер дороги

– Мы можем пойти вдоль обрыва, – встрял Ронди. – Думаю, рано или поздно обнаружится мост… или упавшее дерево… или еще что-нибудь.

– Например, бабочки, – кивнул ему король. – Как полагаешь, Ронди, бабочек будет достаточно?

– Шутите. Ну а что нам тогда делать? – обиделся тот.

И вдруг принц краем глаза заметил какое-то движение слева, у самого края пропасти. Несколько мотыльков присели на торчавший из земли узловатый корень. Принц вспомнил, что последний раз видел их вечером, во время привала. «Наверное, – подумал он, – они из тех, которые по ночам не летают».

Мотыльки устраивались на корне, расправив крылышки. Один заполз на другого, третий вскарабкался на них, четвертый уселся сбоку… Еще несколько выплясывали в воздухе на самом краю бездны – и вдруг соединились в живую цепочку, к которой с обеих сторон стали «прирастать» все новые и новые звенья.

Их становилось больше и больше – бабочек, прилетавших из рассветного полумрака, падавших сухими листьями из переплетения ветвей, выныривавших прямо из пропасти, – и прямо на глазах у трех путешественников рос, ширился, воздвигался над бездной разноцветный мост.

– Ты знал? – спросил принц.

– И ты тоже знал, – ответил король. Он похлопал гнедого по холке и двинулся к краю. – Не мотыльки, так что-нибудь другое. Но что-то непременно случилось бы, в этом вся суть.

Король поднял левую руку к венцу, как будто сомневался, не снять ли, но в конце концов мотнул головой и шагнул вперед.

– Наверное, – тихо сказал Рифмач, – лучше бы нам переходить по одному. И лучше бы… ну, все-таки… лучше бы сперва мне, наверное. Если что-нибудь… от меня пользы немного.

– Конечно, по одному. И вы двое подождете здесь… пока я не перейду.

Он взял меч, как акробаты берут шест, с помощью которого удерживают равновесие, – и пошел прямо по этому живому мосту, ступая осторожно и мягко. Бабочек было много, невероятно много, однако они сумели протянуть полосу шириной лишь в ладонь. Мост заметно провисал и раскачивался на ветру. Когда король пошел по нему, мост закачался сильнее, и после каждого шага вниз падали раздавленные, мертвые тельца.

Король шел – и туман перед ним как будто расступался, было видно все дальше и дальше – и вот уже стал заметен противоположный край пропасти и дорога за ним, что сбегала в похожую на чашу долину, – и только тогда Рифмач прошептал: «Солнце! Восходит солнце!»

Справа медленно выплывал багровый, раскаленный диск. Свет разгонял туман, но даже ему было не под силу осветить дно пропасти. Раздавленные бабочки падали, сверкая в рассветных лучах обломками витражного стекла, и в конце концов исчезали в клубах серой, почти бесцветной дымки.

Принц переглянулся с Рифмачом. Обоим и без слов было ясно, что ни один из них не успеет перейти на ту сторону.

– Ты чувствуешь? – тихо спросил Ронди. – Как будто… как будто что-то изменяется.

– О чем ты?

Рифмач повел в воздухе рукой, то ли растерянно, то ли раздраженно:

– Не могу… словами – не могу…

Между тем мост уже истаял до толщины каната и продолжал осыпаться. Вот король сделал последних пару шагов, вот ступил на камни с той стороны обрыва – и оставшиеся бабочки разлетелись во все стороны – словно листья под сильным порывом ветра. Уцелело не больше десятка-другого; остальные медленно кружились и падали в бездну.

– Не чувствуешь? – повторил Ронди.

Принц отмахнулся, почти раздраженно:

– Смотри!

Силуэт с венцом на голове и мечом в руке медленно спускался в долину. Теперь, когда туман окончательно рассеялся, стало видно, что в ее центре находится некое строение. Издали оно напоминало громадную шишку, усеянную неимоверным количеством шипов и угловатых выростов.

«Да нет же, – подумал принц, – это хран! То есть, он совсем не похож на обычные храны, но и внутри там… ну, вряд ли в нем хранят “Книгу Предчура”, скорее уж что-то другое, более древнее. Может даже – какую-нибудь самую первую летопись, хронику тех дней, когда мир был юн, а люди умели летать, как птицы».

Потом он присмотрелся – и хран как будто придвинулся, сделался ближе. Принц мог различить мельчайшие детали, даже узор из белых прожилок, змеившихся по бурым шипам. Шипы эти тревожили больше всего, особенно – два самых крупных, суставчатых, с утолщениями на конце.

Король замер перед храном – и даже, показалось принцу, хотел было шагнуть назад. После, с годами, многое стерлось из памяти, а многое выцвело и как будто заменилось другими, «правильными» воспоминаниями, но это… это принц берег. Он никому и никогда о нем не рассказывал: люди решили бы, что в том порыве короля принц видит слабость. Пожалуй, только Ронди понял бы: на самом деле в этом была человечность, обычность .

Король помедлил перед черным провалом. Вход скалился, будто распахнутые челюсти, жвала гигантского насекомого.

И когда король, вскинув меч, шагнул во тьму, эти жвала резко сомкнулись за ним.

Воцарилась тишина. Солнце вставало все выше, где-то в ветвях пела птица – словно звенел колокольчик из тончайшего стекла.

– Ну теперь-то ты чувствуешь? – прошептал Рифмач. – Предчур всемилостивый, да неужели ты не?!. Это же как будто… – он тряхнул головой и засмеялся, – как будто небо лежало у тебя на плечах, и вот кто-то аккуратно снял его и наконец-то можно дышать полной грудью! С самого начала я чувствовал это давление, и изо дня в день оно становилось сильнее. Но я думал: дорога, усталость, ответственность, долг… В конце концов, я ведь никогда раньше так далеко из дому не уезжал. Опять же, все эти беды… Но теперь я понимаю, да! Догадался вчера, когда ты бросил яблоко. Помнишь, мы сидели на привале, болтали… все как будто бы изменилось, но на самом деле, – Ронди покачал головой, – на самом деле все осталось по-прежнему. Ощущение такое, словно движешься в густой воде, а иногда – вообще застываешь… то есть вроде бы и движешься, а в то же время замер на века, вот как те мошки, что иногда попадаются в янтаре. Чем ближе мы были к цели, тем тяжелей становилось. А теперь все прошло. И знаешь почему?

– Неужели из-за отца?

Рифмач отмахнулся:

– Это было бы слишком просто! То есть из-за него тоже, но… отчасти из-за нас самих. Я думаю, примерно то же ощущали все… все те, кто не дошел. Они тоже являлись частью истории, хотя им вряд ли было настолько тяжело.

– За вычетом того, что многим пришлось умереть, – сказал принц. – Но – да, я понимаю, о чем ты говоришь. Иногда я чувствовал что-то подобное, отголоски или мерцание…

– И взгляд?

– Взгляд… да, пожалуй. Но почему теперь все это пропало, Ронди?

Рифмач поглядел на него почти с жалостью.

– Поехали, – сказал. – Может быть, мы даже сможем возвратиться домой.

– И просто оставим его там?