Нурмурад Сарыханов - Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

— Что там случилось? — Мама поспешила к двери. — Животина какая-нибудь к ней в дом забралась?

Я выскочила из-под одеяла и тоже на улицу. Кекилик, выкрикивая что-то ещё более невнятное, чем всегда, палкой гнала какого-то мужика. Пригляделись — это Худайкули-пьяница с соседней улицы. Мама попыталась остановить Кекилик, но та вырвалась, догнала Худайкули, ковылявшего прочь, и снова принялась лупить его изо всех сил, А мужик был до того пьян — не мог ни удрать, ни оказать ей сопротивление. На шум собрались ещё люди, увели Худайкули, а мы о трудом утихомирили свою соседку, Дрожа от гнева и волнения, она поведала маме о том, что произошло. Вышла от нас, видит — возле её двери кто-то стоит. Подошла поближе — Худайкули. «Что тебе нужно?» — спрашивает у него на своём языке, а он хватает её за руки и тянет к себе. Кекилик оттолкнула Худайкули — тот упал. Рядом валялась увесистая палка. Этой палкой Кекилик и отходила пьяного нахала.

Надо сказать, что все свидетели ночного происшествия были довольны его исходом: поделом досталось Худайкули, дрянной человечишка. Ни к какому делу не приладится, скачет с места на место как блоха — к проку от него не больше. К тому же пьян вечно и имеет гадкую привычку приставать к девушкам и молодым женщинам.

Кекилик долго не могла успокоиться, плакала, что-то говорила, стучала себе кулаком в лоб. Возможно, она в тот раз жаловалась на свою судьбу. Мама старалась утешить её — поглаживала по плечу, холодной водой поила и со всей скоростью, на какую был способен её язык, проклинала Худайкули. Кончилось тем, что Кекилик рассмеялась сквозь слёзы и стала показывать, как она лупила мерзавца. Мама тоже смеялась и всячески выражала одобрение её действиям, «Переночуй сегодня у нас», — предложила она потом соседке.

Я в ту ночь долго не могла уснуть, вертелась с боку на бок, вздыхала.

— Ты чего это не спишь? — спросила мама. — Скандал тебя напугал? Или от радости, что получила новое платье?

Платье из «русского кетени» — это замечательно. Но я о нём как-то забыла, вспомнила только после маминых слов. А скандала чего пугаться, это уже скорее смешно, чем страшно. Задала Кекилик трёпку пьянице Худайкули! Вот почему я уснуть не могла — о Кекилик думала. Какая она хорошая! Лежу и твержу себе! Кекилик сильный человек! Кекилик смелый человек!

Кекилик добрый человек! (Подумать только — отдала мне «русский кетени»!) Надо быть такой, как Кекилик, решила я и с этим наконец заснула. На другой день я стремглав бросалась выполнять всякое мамино поручение, шагать старалась шире, ногу ставить твёрже. Мама конечно заметила небывалое моё усердие и вообще перемену во мне и поглядывала на меня с улыбкой.

Худайкули несколько дней провалялся в постели, не только ходить — сидеть, говорят, не мог. Заметили, что с той поры он перестал задевать чужих жён и девушек. А в селе появилось новое присловье. Если кто-то грозил кому, хоть в шутку, хоть всерьёз, то обещал: «Изобью, как Кекилик Худайкули избила».

Зимою мама расхворалась. Она и прежде нет-нет да покряхтит: «Ох, косточки мои!» Ревматизм у неё был. А в ту зиму совсем ей плохо стало. «Того и гляди раскрошатся», — говорила она о своих костях. Сельский врач велел в город ехать. Не сразу, но всё-таки решилась мама лечь в городскую больницу. А меня — я тогда училась в четвёртом классе — оставила на попечение Кекилик.

Целый месяц продержали маму в больнице. Бедняжка Кекилик за этот месяц не знала ни минуты отдыха. Кроме обычных дел, она должна была смотреть за нашим домом и нашей скотиной, да ещё, приготовив что-нибудь особенное, по её мнению, питательное, через день, а то и каждый день ездила в город навестить маму. А я до того обленилась и обнаглела, что и половины своих обязанностей по дому не выполняла — всё играла с подружками. Но Кекилик и не думала меня бранить или хотя бы выражать недовольство. Она всё успевала сама, и всё у неё было, лучше, чем у других. Помню, как восхищал меня запах свежести, исходящий от её чистой постели.

Однажды, возвращаясь из школы, я повздорила со своим одноклассником. Стараясь задеть меня побольнее, он спросил с издёвкой:

— Ты, кажется, дочь Кекилик?

В прежние времена я бы взбесилась от такого вопроса, а теперь ответила:

— Чего мне ещё и желать, если я дочь Кекилик!

— Смотри, как бы немая не задушила тебя ночью, — не унимался мальчишка. — Они такие. Злюки. Из-за того, что языка нету.

— У тебя язык без привязи болтается, но ты и ногтя той немой не стоишь! — отбрила я, вспомнив мамины слова.

Ввязались в нашу перепалку ещё балбесы.

— Ве, в доме у немой живёт!

— Не подходите к ней, она кусается, как та немая!

— Скоро сама немая станет. Вызовут её к доске, а она будет мычать вместо слов: ме-е-е!

— Ишаки вонючие! — негодовала я.

В ответ прокричали:

— Кекилик — тюйкулик [16] Тюйкулик — плевок. !

Лишь один голосок меня поддержал. Малышка Хурма сказала:

— А у Кекилик ордена есть. Попробуйте-ка получите.

Но её тихий голос потонул в их ослиных воплях. Вне себя от злости я стукнула кого-то по башке сумкой с книгами и помчалась домой. Но и там места не находила от обиды за Кекилик. Даже играть не пошла, как меня ни звали. Кекилик недоумевала: в чём дело? Решила, что у меня голова болит, всё прикладывала ладонь ко лбу — нет ли жара.

На следующий день я пожаловалась учителю, мне хотелось, чтобы он пристыдил, отругал мальчишек. Но он не стал вникать в происшедшее.

— Что вы пристаёте ко мне со всякой чепухой! Готовьте лучше классное задание.

На перемене мой вчерашний противник поддел меня:

— Думала, учитель заступится за тебя и твою немую, да? Ну, как, заступился?

— Кекилик хороший человек! Очень хороший человек! — Я опять мгновенно взъярилась. — Но такому ишаку, как ты, никогда этого не понять!

Наконец-то вернулась из больницы мама. Радости моей не было предела, потому что, сколько бы я ни восхищалась Кекилик, маму заменить она мне не могла, даже и сравнивать нечего.

Мы опять зажили втроём дружно и весело. Но однажды, забежав за чем-то в дом Кекилик, я увидела там гостью — белолицую пригожую молодую гелин.

— У Кекелик какая-то женщина сидит, не наша, — немедленно доложила я маме.

Мама, сунув ноги в туфли, поспешила к соседке. Поприветствовала незнакомку, как положено, спросила у неё:

— Вы родственница Кекилик?

— Нет. Просто я несчастный человек, обиженный судьбой. — Незнакомка вздохнула и горестно сдвинула тонкие, как нарисованные, брови. — Мой муж погиб на войне, и я вернулась к отцу. Недавно снова вышла замуж… Ах, знать бы, какой он негодяй! Поссорились мы, а он взял да выгнал меня. Стыдно было мне опять к отцу возвращаться, вот я и ушла из села…

Джейраньи глаза незнакомки заволокло слезами. Кекилик прижала руки к груди и застонала словно от боли. Мама покивала, повздыхала сочувственно, потом исподволь выспросила у пришелицы, чья она родом. «А-а знаю, знаю!» И Огульшекер осталась жить у Кекилик.