Нурмурад Сарыханов - Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

— Тогда погладь-ка её по головке, — и он извлёк из-за пазухи огромную змею. — Погладь…

Курбан вскрикнул и во весь дух бросился прочь:

А старик стоял посреди улицы, тряс змеёю и смеялся жутким, безумным смехом:

— Ха-ха-ха! А ещё сын мергена! Ха-ха-ха!..

И ещё была у Курбана встреча со змеёю. Но это было много лет спустя. В Бадхызе, когда он уже работал егерем в заповеднике. Летом, в зной, Курбан-мерген любил чаёвничать в зарослях саксаула. Напившись чаю, он развешивал свой халат на одном из кустов в ложился в его тени отдыхать.

…В тот день Курбан-ага как всегда, закончив чаепитие, спрятал посуду в хурджун [19] Хурджун — перемётная сума. , обмотал голову влажным полотенцем, лёг и уснул.

Проснувшись, он почувствовал на груди какую-то тяжесть. Он глянул… и всё тело его покрылось холодным липким потом — на груди у него, у самого сердца, свернувшись аккуратным кольцом, лежала змея. Раньше он много раз слышал, что змеи любят слушать биение человеческих сердец, но, по совести говоря, считал всё это враньём. Но похоже, что люди говорили правду! Курбан-мерген смотрел на змею и не знал, что предпринять. Шевелиться нельзя ни в коем случае — это он понимал.

От ужаса сердце его то билось по-сумасшедшему, то вот-вот готово было остановиться. Кажется, змее не понравились эти перебои, она шевельнулась и легко скользнула вниз. Курбан-мерген вскочил, схватил ветку саксаула, но змеи уже и след простыл… «Скорее всего в песок зарылась», — решил он и поспешил покинуть это место…

Когда Курбан-мерген добрался до того места, где, по его предположениям, могли быть джейраны, наступила жара. Старик извлёк из хуржуна старое, дедовское ружьё, посмотрел на свет вовнутрь ствола, зарядил и клацнул затвором. Потом он совсем по-молодому спрыгнул на землю и, зачерпнув горстью пыль, подбросил её вверх, — нужно было точно знать, откуда тянет ветер. Определив направление ветра, он достал бинокль. Вот что делает с человеком старость! Раньше он счёл бы за великий позор пользоваться биноклем, да и нужды-то в этом не было, у него был соколиный глаз, но пришло время, и зрение ослабло. Нет, очков он не носил и видел получше многих молодых, но биноклем пользовался.

Сейчас Курбан-ага внимательно осматривал безжизненные склоны гор, Он знал, что джейраны должны прийти оттуда. Весною, когда в долинах Бадхыза буйно зеленеют травы, джейраны охотно идут сада. Потом летом в низинах трава выгорает, и джейраны уходят в горы, где кормятся до глубокой осени. А осенью и здесь, внизу, зелено.

Сегодня жарко, и джейраны непременно пойдут на водопой. А водопой где? Во-он там, внизу. Значит, идти им придётся только вот этой тропой. Какой же ещё? Вчера, во всяком случае, они проходили здесь. Они сами придут — стреляй, мол, Курбан-ага, на выбор. Только для этого нужно выбрать правильную позицию. Джейран — животное чуткое, осторожное. Нюх у него отменный — человека за километр может учуять.

Стреножив осла и пустив его в низину пастись, Курбан ага взял ружьё на изготовку и двинулся к небольшому валуну, поблёскивающему под солнцем шагах в тридцати в стороне. Валун этот лежал здесь уже много-много лет, и старик знал, что из-за него очень удобно стрелять, если джейраны пойдут этой тропинкой.

Он уже подходил к валуну, когда заметил за ближайшим холмиком джейранов. Вернее, рога нескольких самцов, которые обычно ведут их стадо. Сердце старого охотника бешено заколотилось, и он, вскинув ружьё, замер. Но джейраны, кажется, заметили его на мгновение раньше — они тоже встали. Видны были лишь их рога. Старик подождал минуту-вторую и понял, что если он не выстрелит сейчас, то стрелять ему сегодня, во всяком случае по джейранам, уже не придётся. Стоит ему сейчас сделать шаг, как животные умчатся в горы, и в ближайшие дни этой тропой идти не рискнут. А это — его последняя охота. Так он решил ещё вчера. Последняя! Сына своего, сколько ни бился, охотником он не сделал, и придётся подарить ружьё… Он вспомнил мальчугана в тюбетейке и в тёмных штанишках туркменского покроя.

— Я подарю тебе, внучек, — проговорил старик, целясь чуть-чуть пониже, под рога. — Я подарю тебе ружьё и вот эти рога…

Он спустил курок, и выстрел многократным эхом прогромыхал в горах. По звуку Курбан-мерген определил, что не промахнулся.

— Идём, внучек, — сказал он, — посмотри, как может ещё стрелять твой дедушка…

Перевалив холмик, старый охотник понял, что жестоко обманулся. Он принял за джейраньи рога ветки старого саксаула. И как это он забыл о нём. Ведь он под этим саксаулом много раз делал привалы. И всё-таки он продолжал верить, что джейраны были здесь, и стал внимательно осматривать местность. Ему казалось, что он вот-вот увидит на песке капли свежей крови. Но ни крови, ни джейраньих следов там, конечно, не было.

У него вдруг сделалось муторно на душе. Неужели он уже настолько стар и плох глазами, что саксаул он джейрана не может отличить? Неужели?! Он отбросил в сторону ружьё, как ненужную палку, и сел, цепко обхватив колени руками. Со стороны он был похож на обиженного ребёнка.

— Что же ты делаешь, Курбан? — спросил он строго. — Разве после всего этого захочет твой внук стать охотником? Ни за что в жизни! Это уж ясно. Надо было накормить его свежим мясом джейрана, показать, как следует стрелять… А ты… Мазила!..

В жизни Курбан-мерген был необщительным, угрюмым человеком, и близких друзей у него в сущности никогда не было. В добрых, приятельских отношениях постоянно бывал со многими, но друзей не имел. В молодости он чувствовал себя чем-то обделённым, переживал, что нет у него человека, которому он мог бы открыть всю душу. Родственники? Жена? Все они близки ему, конечно, но, как известно, для друга в человеческом сердце всегда есть особое место.

Уже в зрелом возрасте Курбан-мерген понял вдруг, что он всегда имел верного, близкого друга. Это — пустыня, Каракумы. А что? С пустыней можно поговорить, рассказать обо всём, что у тебя на душе, и она, как верный, хороший товарищ, не прервёт твоего откровения, выслушает до конца. Погрустит с тобою и повеселится. И о себе поведает всё без утайки. И в этом рассказе не будет и тени лжи и намёка на корысть. Всё от чистого сердца, как на духу!..

К человеку подползла черепаха. Вытянув морщинистую, чуть-чуть изогнутую шею, она долго и очень внимательно рассматривала его. Не исключено, что человека она видала впервые, хотя прожила уже…

— Сколько же тебе лет, красавица? — спросил с улыбкой Курбан-мерген. — Не моложе меня, наверняка. По вашим, черепашьим понятиям, ты ещё совсем молода, а я уже старик. Тебе ещё жить да жить, а я…

Когда черепаха уползла своей дорогой, Курбан-мерген встал и поднял ружьё. Потом пошёл в низину, снял привязанный к седлу осла хурджун с провизией и направился к источнику. Источник этот, его в Бадхызе называют Инжирли, выбивается из-под нескольких огромных валунов и, беззаботно прыгая проказливым козлёнком с камешка на камешек, с уступа на уступ, бежит вниз, в долину. Вокруг источника — густые заросли дикого инжира (отсюда и название — Инжирли). Сейчас он ещё зелёный, а вот осенью, в конце октября, в первой половине ноября!..