Юрий Перов - Обида

Петров отвлечённо смотрел в сторону и никак на эти слова не реагировал. Шурик покосился на бутылку, где ещё оставалось пиво. Очевидно, он осознал, что в ближайшее время ему больше не перепадёт, и оттого хотелось ещё сильней.

— Допей, — сказал Петров и, уже обращаясь к одному только Кузьмичу, спросил: — Ты вроде не очень болел?

Кузьмич совсем не болел. Не с чего было, но, чтобы не ударить лицом в грязь, сказал;

— Да, было вчера малость…

— Может, ещё по семнадцать капель или подождём?…..ласково спросил Петров.

Кузьмич пожал плечами.

— Хорошо бы вдогоночку, — с деланным оживлением откликнулся Шурик.

— Ты иди, иди гуляй со скворчихой, — беззлобно сказал ему Митька.

Шурик посидел ещё минут пять для приличия и с тяжёлыми вздохами поднялся.

Как только Шурик ушёл, Кузьмич решил, что наступила пора действовать. Он взглянул на Петрова, и ему показалось, что тот словно ждёт от него чего-то. «Наверное, чувствует, с кем имеет дело», — с некоторым довольством подумал Кузьмич и, напустив на себя этакую отеческую суровость, сказал:

— Да… ведь я только водку пью, да и то… — Тут он подумал, если заговорить о количестве выпиваемой нм водки, то это будет чересчур в лоб, и осёкся.

Петров ожидающе молчал. Беседа явно не начиналась, и тогда Кузьмич решил подъехать с другого боку.

— Как он теперь с ребёнком гулять будет? — спросил он чисто риторически, подразумевая, что, мол, нехорошо с ребёнком гулять выпивши.

— Ногами, — сказал Петров и посмотрел на него ещё задумчивее.

— Я имею в виду — за детьми глаз да глаз нужен, — робко сказал Кузьмич.

— Что же он, со стакана ослеп? — усмехнулся Петров. — Это от этилового спирта доходяги слепнут.

— Ну, всё-таки… — Кузьмич неуверенно пожал плечами, — ведь ребёнок… Да и жена может заметить. Это хорошо, когда ты один… — Что именно хорошо, Кузьмич прояснять не стал из педагогических соображений.

— Или когда жена помогает… — хитро улыбнулся Митька.

— Ну, такое редко бывает, — спокойно возразил Кузьмич, не чувствуя подвоха. — Бабы всё-таки реже пьют, — рассудительно добавил он. — Особенно семейные…

— Так уж и редко? — снова улыбнулся Петров, но на этот раз в его улыбке просквозило некоторое презрение, природу которого Кузьмич опять не понял.

— Я лично таких не встречал, — авторитетно заявил Кузьмич.

Митька хмыкнул и даже отвернулся. Потом посмотрел на Кузьмича с иронией и жалостью.

— Ты хочешь сказать, что твоя одному тебе целыми авоськами таскает, — сказал Петров, и Кузьмича прошиб холодный пот. Он сразу понял значение Митькиных улыбочек и свой жалкий вид.

Конечно! Жена берёт водку в том же магазине, где этот проклятый Петров прописан; конечно, она берёт сразу помногу, и наверняка Митька её видел и запомнил; и как теперь объяснишь, что покупает она раз в два, а то и в три месяца. Да и вообще оправдываться противно. Если дело касалось его одного, то Кузьмич наплевал бы, но тут была задета честь супруги, и поэтому он решил объясниться. Только приготовил первую солидную фразу, как справа, с того места, где сидел Шурик, раздалось деликатное покашливание. Кузьмич повернулся и обомлел — вместо Шурика на лавочке сидел милиционер. Молнией в мозгу Кузьмича пронеслось видение пустой бутылки, стоящей на лавочке между ним и Петровым, мокрого стакана, надетого на горлышко, сцена составления протокола, штраф, бумага на завод, общее собрание и ещё что-то неясное, но совсем страшное.

— Ну что, Петров, уже на боевом посту? — сказал милиционер усталым голосом. — Ты прямо как на работу — никогда не опаздываешь…

Кузьмич оглянулся на Митьку и увидел, что бутылка и стакан непостижимым образом исчезли, а сам Митька сидит и самодовольно ухмыляется.

— Смена караула, — сказал Митька, — ты с дежурства, а я на дежурство. Кто-то должен за порядком следить…

— Тебе ещё не надоело? — грустно спросил милиционер.

— А тебе? — живо поинтересовался Митька.

— Ведь попадёшься ты мне в конце концов… Уж я тебя не пожалею.

— Ататашки сделаешь? — улыбнулся Петров.

Милиционер покосился на Кузьмича, пытаясь определить его за один взгляд, но, очевидно, это ему не удалось, и тогда он решил не принимать его в расчёт.

— Ведь я давно хотел поговорить с тобой, Петров. Всё-таки это дело надо как-то прекращать, а то…

— Нет, — решительно оборвал его Митька, — так дело не пойдёт. Ты иди домой, переоденься, принеси рубль — тогда поговорим… А так ничего не выйдет.

— Ну смотри, Петров, — сказал милиционер без всякой угрозы.

— Да, конечно, он с рублём не вернётся, — в спину уходящему милиционеру сказал Петров, — а жаль, хороший мужик. Посидели бы, потолковали… Так что, браток, придётся нам с тобой третьего искать. Пока мы это дело организуем, глядишь, и гадюшник откроется…

Третий не укладывался в педагогическую схему Кузьмича, к тому же он испытывал некоторую благодарность к Митьке за то, что тот спас его от штрафа, и поэтому он молодецки повёл плечами и сказал:

— Зачем нам третий? Что мы, вдвоём не осилим? Деньги у меня есть.

— Деньги ещё пригодятся, — задумчиво сказал Петров, — а на двоих сейчас будет много. Собьём дыхание, а ещё весь день впереди…

На третьего смотреть больно было. Он стоял в тамбуре магазина и пил пиво из бутылки. Было слышно, как стучат зубы о горлышко. Он кривился и вздрагивал от каждого глотка, будто он глотал не свежее, прохладное пиво, а сухой песок.

— Хорош, — осуждающе заметил Петров и мягким движением вынул бутылку из трясущихся рук. — Рубль есть?

Оказавшись без бутылки, бедняга даже покачнулся, словно его лишили опоры, светлая его бородёнка поехала куда-то вбок, будто отклеилась, а массивные очки с толстыми стёклами внезапно запотели.

— Сссо-о-о? — донеслось откуда-то из бороды.

— Рубль есть? — брезгливо поморщившись, повторил Митька.

— Ссе-се-сять фри хахехи, — просипел бородач, и Кузьмич тревожно взглянул на Петрова.

Тот стоял как ни в чём не бывало и что-то подсчитывал в уме.

— Ладно, хватит, давай.

Бедолага с трудом разжал кулак и пересыпал на обширную Митькину ладонь слипшиеся медяки, меж которыми, как ранняя седина, поблёскивали гривенники. Митька раскинул мелочь на ладони и одним взглядом определил:

— Точно, шестьдесят три копейки… Всего два шестьдесят три… Хватит. Давай твой рубль, браток, — обратился он к Кузьмичу. — Ты постой тут с Мишаней, видишь, он совсем плохой, а я быстро… Пиво ему не давай, оно ему не нужно, только хуже будет… А лучше идите потихоньку на лавочку, я вас догоню.

Очки у Мишани отпотели, и Кузьмич попытался заглянуть ему в глаза и даже отшатнулся от неожиданности. У Мишани были совершенно белые, как у варёного судака, глаза с крохотными точками зрачков.