Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Я видел, что Курбанов старается помочь мне преодолеть смущение, и приободрился.

— Так в чём же я виноват перед тобой, Ашир? — спросил начальник управления, разливая по пиалам крепко заваренный с каким-то особым ароматом чай. Я втянул воздух. — Ага, почуял? Это я в чай добавляю мяту — сто лет хочу прожить, тебя на своём месте увидеть. Ну, пей, и выкладывай — я ведь вижу, что тебе не терпится.

Чай с мятой был действительно лучше некуда.

— Всё у меня эта дренажная вода не выходит из головы, — выдавил я из себя наконец. — Хотите верьте, Алланазар Курбанович, хотите нет, после вчерашнего разговор, даже заснуть не мог. И так поверну, и этак. Столько лет уже проучился в институте, и в студенческом научном обществе несколько работ сделал, а всё на свою тему не мог набрести. Сами понимаете, одно дело — заниматься тем, чем до тебя занимались тысячи, совсем другое — это своё дело. И как только мы вчера с вами заговорили о вторичном использовании дренажной воды, у меня в глазах словно молния сверкнула — вот оно, моё дело. И чем больше думаю, тем больше уверен — это дело, которым стоит заниматься всю жизнь. Ведь запасы воды на земле, вы сами это говорили, не безграничны, тем более важно, чтобы ни одна капля её не пропадала зря.

Увлёкшись, я забыл про чай и заходил по комнате.

— Горяч, — заметил Алланазар Курбанович. — Прямо, как наши ахалтекинцы. Правильно говоришь, Ашир, как говорится, берёшь быка за рога. Но одно ты должен понять, — эта проблема настолько важная, что прежде даже, чем знаниями, ты должен запастись терпением. На это, вполне может быть, понадобятся годы и годы.

Я почувствовал себя так, словно меня в летний зной окатили холодной водой. Курбанов заметил, какое впечатление произвели на меня его слова и нахмурился.

— Бывают проблемы, над которыми не жаль проработать всю жизнь, — сказал он мне. — Если ты чувствуешь в себе достаточно сил на это — рано или поздно ты добьёшься успеха. Но если у тебя нет терпения — лучше не берись. Ты задумал большое дело, Ашир, и любой будет рад помочь тебе. Но большое дело — это и огромный труд, это и неудачи, от которых могут опуститься руки, это и горькие часы сомнений. Но и награда за это велика. Ну, ну, не нужно только падать духом с первых шагов. Выше голову. Я вижу, что какие-то мысли у тебя уже появились. Не стыдись, говори — даже великая пустыня состоит из крошечных песчинок. Ну, я слушаю….

И тогда я пересказал Курбанову свой недавний разговор с отцом.

— Ты уже сам достаточно образован для того, чтобы понять: идея фильтрации воды, проходящей через песок — не нова. Её знали ещё каши далёкие предки, да и сейчас водопроводные станции пользуются теми же методами для очистки воды. Но то, что хочешь сделать ты — совсем другое дело и делаться оно должно совсем в других масштабах. Как это сделать, как очистить миллионы кубометров дренажной воды таким образом, чтобы вернуть этой воде хоть какую-то ценность для повторного использования при поливе — я пока не представляю… Думаю, пройдёт ещё немало времени и даже твоя борода станет белой, прежде чем мы решим этот вопрос. Но браться за его решение, думать об этом решении, ты прав, надо уже сейчас, и хорошо, что мы сидим с тобой и говорим об этом.

— У меня к вам ещё одна просьба, — окончательно осмелев, добавил я.

— Ну, что ж, давай всё сразу, — одобрил Курбанов.

— У нас сейчас на работе такое напряжение, что и на день тяжело вырваться, — пояснил я. — А вы бываете в Ашхабаде часто. Прошу вас зайти в наш институт и официально попросить, чтобы за мной утвердили эту тему, как дипломную работу. Вы обещали мне помочь, — напомнил я.

— Крепко, крепко берёшься за дело, — покачал головой начальник управления. — Ай, да Ашир! Ну, что ж, обещал — сделаю. А теперь нам обоим пора на работу. Поехали?

Дым коромыслом. И в нашем доме, и в доме Гюльнахал всё было вверх дном. Отец отпросился у Ташли-ага с работы на последние три дня и летал, как на крыльях; женщины сбились с ног, и если вы думаете, что провести в ауле свадьбу на должном уровне — это такое же простое дело, значит, что вы ничего в подобном мероприятии не понимаете. Гостей — десятки, а может, и сотни, и каждого нужно персонально пригласить, не то вы нанесёте человеку смертельную обиду. Думаете, это касается только односельчан? Как бы не так. И односельчан, конечно, тоже, но в той же, если не большей степени, это касается и родственников, и близких, равно как и дальних знакомых, живущих в иных местах, иногда за сотни километров. И каждого надо не просто пригласить, а прислать официально пригласительный билет. Что в свою очередь представляет из себя уже отдельную проблему.

В последнее время вошло в моду и считалось хорошим тоном помещать на пригласительном билете фотографии жениха и невесты. И моя мама тоже не захотела отстать от других и, не посоветовавшись ни с кем, договорилась с нашим сельским фотографом, чтобы он запечатлел и размножил наши с Гюльнахал портреты.

Надо ли говорить, в какое дурацкое положение это ставило всех нас — и меня, и Кумыш, и Гюльнахал, И тут, чувствуя, что все мои крики и возражения о том, что это пошло и недостаточно, разбиваются о мамину непоколебимость я взял себе в союзники отца.

— Неужели ты допустишь, — сказал я ему таким тоном, что было ясно, какого именно ответа я жду от него, — неужели ты допустишь, что из-за маминой прихоти до скончания века каждый, кому не лень, сможет таращить глаза на мою жену и твою невестку? По-моему, ничего хорошего здесь нет.

Отцовская гордость не подвела и на этот раз. Действительно: каждый, кто захочет, может хранить фотографию жены его сына? Этому не бывать.

И он отменил мамины приготовления к фотосъёмкам, а чтобы фотограф, который был ни в чём не виноват, не обиделся, отец пригласил его на свадьбу тоже. А мне он сказал:

— Вижу, сынок, ты умнеешь на глазах. — И он похлопал меня по плечу. — Когда говоришь дельные вещи, всегда, тебя поддержу.

Между тем приближался день свадьбы. Накануне моя бригада приняла решение отпустить меня и на пятницу тоже, взяв на себя обязательство выработать в этот день и мою норму. Я сопротивлялся, как мог, но бригадир прекратил наши пререкания. Если бригада говорит, надо подчиниться и всё.

Что я мог тут сказать. На свадьбу я их пригласил, а что я мог сделать ещё?

И я отправился домой.

По правде сказать, работы дома было много. Как ни готовься к приёму двухсот человек, в последнюю минуту всегда что-то оказывается упущенным. На меня была возложена переноска столов и стульев из колхозного клуба, с чем я еле-еле управился за день. Отец подчистую забрал всю посуду из магазина проката, и, выгрузив горы тарелок и тарелочек, стопок и стаканов, кувшинов и прочей утвари, укатил в город оповещать родственников. На дворе у Гюльнахал женщины пекли, варили, жарили и парили, так что запахи, один вкуснее другого, поднимались и плыли над аулом, подобно облакам.