Франсиско Сача - Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

Узнав о том, что ему хотелось бы посетить ее вечер, она, прежде чем принять решение пригласить его, изучила его биографию и попросила поэтов принести ей почитать его критические статьи. Он очень удивился, что слухи о нем дошли и до нее и что она прочла его работы. Чем все это могло закончиться? Услужливые поэты, стараясь угодить, тут же достали ей кучу экземпляров журнала. Его статья ей понравилась.

— Думаю, что Ипполит в конце своей долгой карьеры заслуживает эту статью скорее благодаря своему прошлому, нежели благодаря недавней работе.

— Да, так говорят, — отозвался он недовольно.

— А вы, молодой человек, этого мнения не разделяете? — спросила с тонким намеком Моралес.

Высоко оценивая роман писателя, он так категорично высказал свое несогласие, что это испугало его самого. Поэтесса перестала танцевать и с восхищением посмотрела на него.

— Если бы меня кто-нибудь защищал с такой убежденностью после моей смерти, я бы спокойно отошла в мир иной, — тронутая его горячностью, заметила она.

— И у вас будет такой человек, — произнес он в порыве чувства, чуть не назвав ее по имени.

Они продолжили танцевать. Отпуская очередную пружину, он крепче притянул к себе ее талию раскрытой ладонью. Он все сильнее сжимал ее. И через свои пальцы, и сквозь гладкую ткань платья он чувствовал пульсацию крови Анны Моралес. У нее вырвался неоднозначный вздох. Ясный язык души. Гость догадался по звуку, что она произнесла любимую строку из стихотворения, и она коснулась его бедром между ног.

— Это болеро мы обычно танцевали с Ипполитом. Это была наша любимая мелодия… А вы так молоды, — произнесла вдруг она. — Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу вам сказать…

Бедро поэтессы снова коснулось его. Но на этот раз он ждал напрасно — бедро она не отвела. Без сомнения, это был ее ответ. Его пружины выскакивали, освободившись, и ее, кажется, делали то же самое. Разве не отвечало давление ее ноги тому, как он сжимал ее в объятиях?

— Мы танцевали немного по-другому, — продолжала поэтесса, — он был выше меня, и я клала голову ему на плечо.

Теперь я также чувствовал беспокойное биение крови в своем органе, и каждое новое прикосновение все больше усиливало его, пока наконец не довело до полного возбуждения.

— Ипполит был восхитительным мужчиной и ужасным поэтом.

Однажды, этот день Моралес считала очень печальным, он перестал писать стихи и появляться на ее вечерах.

Узнав эту новость, гость чуть не отодвинул ее резко от себя и чуть не оставил стоять посреди комнаты. Совершенно не своим голосом, едва сдерживая крик, он спросил: «Так, значит, он не придет?» — чтобы хоть как-то прояснить это «перестал появляться», которое поэтесса произнесла, как зловещая богиня мщения Эриния.

— Уже несколько лет он не приходит, — ответила она неумолимо.

Гость прошептал: «Но меня уверяли…»

— Вас направили по ложному следу, молодой человек. Мы живем в городе, полном слухов. Один известный писатель, имя которого я не хочу упоминать, блистательно определил его как город молвы.

Поскольку их прежняя связь с Ипполитом Морой была довольно тесной, поэтесса предполагала, что они оба следили за жизненным путем друг друга, но только издалека, и каждый пытался побороть свою химеру, не читая ни строчки из того, что писал другой.

— Я принадлежу к его прошлому, а он в один драматичный период своей жизни порвал с этим прошлым, стремясь к классицизму и тишине.

К чему все это приведет? Он не за тем пришел — «явился», как сказала бы прославленная поэтесса, — чтобы слушать ее рассказ о тайной любви к Море, держать ее в объятиях и чувствовать, как она зажимает его бедром между ног…

Тем не менее именно это и произошло. Эх, если бы жизнь не была такой запутанной! Одна часть его существа реагировала на эти стимулы, и он все еще, как загипнотизированный, находился под властью Анны Моралес. Коллега из редакции утверждал, что ее привлекали монстры, священные чудовища. Ему нужно было очнуться от этого гипноза, но у него не получалось прийти в себя, он даже не мог хоть на чуточку отодвинуться от ее сверкающей зеленой фигуры. Да и музыка никак не останавливалась, словно проигрыватель был намеренно запрограммирован и снова и снова повторял болеро с начала, как только оно заканчивалось. После очередного круга в танце — как же он желал, чтобы этот круг был последним, — он услышал смущенную просьбу из сияющих уст поэтессы.

— О чем это еще написать? — с пренебрежением поинтересовался он.

Моралес молчала, она едва двигалась, было видно, что она чувствовала себя униженной.

Но тут же она снова продолжила танцевать, как будто воодушевившись.

— О моей поэзии, — вызывающе ответила она.

Он попытался уйти от ответа. И в самом деле, Анна Моралес не могла не знать — после их разговора он в этом был просто уверен — истинной причины его присутствия на вечере. Почему бы ему не направить в другое русло свою приверженность к творчеству Моры?

— Я ничего не знаю о поэзии и совершенно не разбираюсь в этой теме.

В ответ на свою реплику он услышал поразительное заверение, которое поэтесса, казалось, продумала заранее, готовясь к возражению с его стороны.

— Тем лучше, я не ищу специалиста. То, что они пишут, может показаться интересным, хотя часто я с этим не соглашалась, но это никогда не будет чем-то вызывающим. Мне нужна оценка тонкого, образованного критика, пишущего о другом жанре, критика, который вступил бы на новое поле со своим привычным оружием, docta ignorantia , ученое незнание, — завершила она латинским выражением.

Однако с некоей досадой она заметила, что гость не был готов писать о ее поэзии. Казалось, Ипполит Мора завладел его душой и властвовал над нею издалека, как колдун или чернокнижник. Тогда она решилась пустить в ход последнее средство, самое действенное, которое сыграло бы на этой самой преданности, и раз оно могло приблизить его к долгожданной встрече с идолом, оно также могло бы вынудить его согласиться на ее предложение. Не теряя ритма музыки и опасаясь, что ее карта окажется крапленой, она произнесла:

— Если бы жизнь не была такой запутанной…

Гость тоже двигался в такт и очень удивился, что она озвучила фразу, которую он недавно произнес про себя.

— И если бы одни дороги не переплетались с другими, а желания и стремления одних не вставали на пути других…

Она прервала свою мысль, как незаконченное вступление.

— Молодой человек, мне бы хотелось немного прояснить ситуацию.

Она не только собрала о нем информацию и прочла его хвалебную статью, когда ей сообщили, что он хотел бы присутствовать на ее четверговом вечере, но и нашла номер телефона Ипполита, который давно уже забыла. Ведь она подозревала, что его главным интересом было встретиться здесь с писателем…