Франсиско Сача - Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

Я расстегивал брюки перед писсуаром, когда заметил, что стена передо мной не соединялась наверху с потолком, и услышал звук закрывающейся двери. Было ясно, что за стеной находился женский туалет. Я отошел от писсуара и расположился над унитазом так, чтобы моя струя, попадая в воду, производила неоспоримый эффект, и мне приятно было осознавать, что какая-нибудь женщина там, за стеной, оценит мою силу. Я прервался и прислушался. Затем снова подналег, подкрасив унитаз своей винной пеной, гордый мужской силой звука. Начав застегивать брюки, я ясно услышал струйку, которая отвечала мне из-за стены. Это была струя, которая лилась не прямо в воду, а на стенки мальвового фаянса унитаза, и я убедился, что, как и я несколькими секундами раньше, она прервалась на полпути, чтобы снова возобновиться.

Я вышел, но не стал далеко отходить, зная, что, если я подожду немного, из двери появится женщина, которая ответила на мое приглашение к общению. И действительно, через несколько секунд вышла, но не одна, а три, четыре женщины и, безразличные ко всему, проследовали в зал. Я сказал себе, что не очень-то и сложно было бы выбрать из четырех женщин, но мог ли я подойти к ним и так запросто спросить, которая из них согласилась вступить со мной в диалог? Не была ли моя ситуация немного пиньеровской? В глубине души я надеялся, что моей собеседницей была Анна Скляр, русская, которую я окрестил Карениной, но я даже не был уверен, что снова когда-нибудь увижу ее. Вероятность нашей встречи ограничивалась миром гостиниц и конференц-залов, поскольку мы оба были иностранцами и литераторами.

Только подойдя к столику, я вспомнил, что Нихат так и не зашел в туалет. Я спросил его об этом, и он ответил, что знакомый так его заговорил, что он забыл помочиться. Когда мы собирались уходить, я заметил, что он немного пьян. Чуть позже он мне признался, что не понимает, как ему удалось доехать до «Таксим хилл», и что будет просто самоубийством, если он попытается доехать до своего дома. В моем номере было две кровати, и я предложил ему остаться. Прежде чем лечь, я посмотрел на жалкий осколок города, который сверкал за окном.

Меня удивило, что здание в лесах полностью освещено: приглядевшись, я понял, что лампочки прикреплены к лесам — часть из них светила на улицу, остальные были направлены на здание. У меня возникло впечатление какой-то гигантской инсценировки, которая выглядела угрожающе.

Я задернул шторы. Собираясь лечь в кровать, я взглянул на Нихата, который уже тихонько похрапывал. Он был приблизительно моего возраста. Он лежал с приоткрытым ртом, точнее, закусив нижнюю губу, что придавало его лицу невинное выражение, которого я не заметил прежде. Я упал на кровать, вино еще шумело у меня в голове, и из любопытства включил телевизор. В новостях по-английски передавали, что был обнаружен труп девушки. По предположениям полиции она была проституткой, и это уже вторая жертва за последние два месяца. Я не запомнил других деталей, потому что тут же провалился в дремоту. Было раннее утро, когда я понял, что мой сон уже некрепок. Состояние, в котором начинаешь осознавать те фантазии, которые несколько секунд назад полностью владели сознанием.

Я вытянул ноги и вытащил руки из-под одеяла. Этот момент я помню благодаря звукам: отдаленный шум струи, с силой бьющей о стенки фарфорового унитаза, который ночью звучит с обманчивой ясностью. «Жизнерадостное оправление нужды», — не имея сил встать, сказал я себе, возможно, для того, чтобы развеять свои фантазии, уверяя себя, что все это мне померещилось. А может, то были звуки, доносящиеся из телевизора, который все еще был включен.

Именно по этим мелким деталям я могу сказать, что то, что я пишу, действительно произошло. Например, я ясно помню, как Нихат заявил мне, что скоро сменит свою «тойоту» на «БМВ». Это произошло на следующий день, когда мы возвращались со встречи с его друзьями из издательства «Доган Китап», которое вовсю афишировало, что в его каталог скоро войдут книги лучших кубинских писателей. Но они это заявляли как-то уж очень неискренне.

Вопреки предсказаниям Нихата, в тот день дождя не было, термометр показывал два-три градуса, на площадке перед «Таксим хилл» кое-где лежал снег, но на улице было скорее слякотно, а не снежно. Я убедился, что призрак моего соотечественника Вирхилио Пиньеры меня не покинул, увидев, что нам навстречу идет Анна Скляр, прижимаясь к стене дома, как бы пытаясь защититься от ветра, который дул в лицо. Она задержалась перед окнами кафе недалеко от гостиницы, и я воспользовался моментом, чтобы показать ее Ни хату.

— Посмотри, — улыбнулся я, — это Каренина.

Он тоже улыбался, пока мы выходили из машины, и тут же устроил все так, чтобы моя знакомая его заметила. Он обратился к ней с такой обходительностью, что мне это напомнило сцену из «Тысячи и одной ночи». Анна Скляр встретила меня очень любезно, как будто бы действительно была рада меня снова видеть.

— Что тебя занесло в мои края? — спросил я у нее.

Ее рассмешил вопрос, и она ответила:

— Я обедаю в твоей гостинице, а вечером я свободна.

Я догадался, что речь шла о деловом обеде. А также что, упомянув о свободном вечере, она предлагала мне пригласить ее куда-нибудь. Мы обедали в нескольких метрах друг от друга: она — с двумя мужчинами, которые сдержанно жестикулировали, но по какой-то неясной причине давали понять, что жестикулировать им было необходимо, а я с Нихатом, который, когда я поднимался из-за стола, сказал что-то по поводу этих мужчин. Я кивнул, отходя за десертом, хотя на самом деле его не слушал. Заметив, что Анна Скляр несколькими секундами раньше подошла к столику с десертами, я захотел присоединиться к ней. Выбрав пирожное, я положил его ей на тарелку и сказал, что буду ждать ее через час внизу и что во мне что-то загоралось, когда я находился в ее компании. Я заметил некоторое смятение в ее взгляде, но она согласилась. «Значит, в два», — пробормотал я. «Хорошо», — ответила она и положила другое пирожное на мою тарелку.

Мы сели в такси перед «Таксим хилл» — Анна Скляр вызвалась быть моим гидом — и поехали в старую часть города. Она сказала, что знает Стамбул почти так же хорошо, как Москву, я притворился, что не верю ей. «Серьезно», — ответила она и посмотрела на меня. Я подумал, что давно уже не слышал, как русская девушка говорит: «Серьезно», и что любая из них, произнося эту столь невинную фразу, придает ей немного чувственности. Но она решила сменить тему.

— Ты первый кубинец, которого я вижу с тех пор, как пал коммунизм, — заверила она.

— А у нас говорили, что он растаял, — заметил я.

Мне было трудно выразить это на ее языке, но она меня поняла. Продолжая улыбаться, она повторила, что с тех пор не разговаривала ни с одним кубинцем, и объяснила мне, что раньше общалась с несколькими. Она говорила об этом в какой-то своей манере, слегка колкой: