Рэй Брэдбери - Верхний сосед

Он помнил, как сосредоточенно, со знанием дела бралась бабушка за холодные цыплячьи потроха и вытягивала наружу удивительные штуки: влажные лоснящиеся кольца кишок, от которых шел густой мясной дух, комок сердца, весь из мышц, желудок с горсткой семян. Как аккуратно и красиво взрезывала бабушка цыпленка, протискивала внутрь свою пухленькую ручку и лишала его потрохов. Все внутренности бабушка раскладывала по отдельности: что-то она опускала в кастрюли с водой, что-то заворачивала в газету, для собаки, наверное. Затем подходило время набивать «чучело»: бабушка начиняла цыпленка специально приготовленным тестом и, наконец, заканчивала хирургическую операцию проворной сверкающей иглой, тугими стежками: раз, раз, раз.

В жизни одиннадцатилетнего Дугласа это действие занимало очень важное место.

В скрипучих ящиках кухонного стола он насчитал двенадцать ножей. Его старенькая бабушка, добрая седая колдунья с мягкими чертами лица, пользовалась этим реквизитом для сотворения своих чудес.

Дугласу полагалось вести себя тихо. Ему разрешалось стоять напротив бабушки и смотреть, но только не отвлекать ее пустой мальчишечьей болтовней от священнодействия! Разве не загляденье смотреть, как бабушка посыпает цыпленка из дырчатых серебряных приборов порошком из мумий, а может, толчеными костями индейцев, и бормочет себе под нос беззубым ртом таинственные заклинания.

— Бабуль, — сказал Дуглас, нарушив наконец молчание, — а у меня внутри тоже так?

И ткнул в цыпленка.

— Да, — ответила бабушка. — Только чуть больше порядка, а так то же самое…

— Во мне всего больше! — добавил Дуглас, гордый своими внутренностями.

— Да, — сказала бабушка, — больше.

— А у дедушки еще больше. Он так выпячивает свой живот, что может опираться на него локтями.

Бабушка рассмеялась и покачала головой.

— А у Люси Вильямс с нашей улицы, так у нее… — качал было Дуглас.

— Замолчи! — шикнула на него бабушка.

— Но у нее же…

— Не твоего ума дело, что там у нее! У нее совсем другое.

— А почему у нее другое?

— Вот помяни мое слово, прилетит однажды стрекоза и заштопает тебе рот, — сказала бабушка строго.

Дуглас выждал, а потом спросил:

— Бабушка, откуда ты знаешь, что у меня внутри все такое же?

— Знаю. Давай-ка, чеши отсюда!

Зазвонил колокольчик входной двери.

Дуглас пробежал по коридору и сквозь стекло входной двери увидел соломенную шляпу. Колокольчик звенел все настойчивей. Дуглас отворил.

— Доброе утро, малыш, хозяйка дома?

На Дугласа смотрели холодные глаза человека с вытянутым, гладким, древесного оттенка лицом. Незнакомец был высокий, худой. В руках он держал чемодан и «дипломат», под мышкой — зонтик. На нем были роскошные толстокожие перчатки, а на голове — соломенная шляпа, новая до неприличия.

Дуглас подался назад.

— Она занята.

— Я по объявлению, хотел бы снять комнату наверху.

— У нас десять постояльцев, и эту комнату уже сдали. Уходите!

— Дуглас! — За спиной внезапно выросла бабушка. — Здравствуйте! — сказала она незнакомцу. — Не обращайте внимания на ребенка.

Человек, без тени улыбки на лице, неуклюже переступил через порог на негнущихся ногах. Дуглас смотрел, как он поднимается по лестнице и исчезает из виду. Слышно было, как бабушка расписывает ему удобства, которыми отличается комната наверху.

Вскоре она спустилась вниз, чтобы выложить из бельевого шкафа стопку белья на вытянутые руки Дугласа и отправить его наверх, и живо, одна нога здесь, другая — там.

На пороге комнаты Дугласа словно что-то остановило. Комната как-то странно изменилась и все от того, что в нее только что вошел этот незнакомец. На кровати лежала его ломкая и ужасная соломенная шляпа, зонтик подпирал стену, как палка, и смахивал при этом на дохлую летучую мышь со сложенными черными крыльями.

Незнакомец стоял посреди комнаты, которая лишилась своего прежнего лица, весь длинный-предлинный.

— Вот! — Дуглас разбросал по кровати белье. — Мы садимся за стол ровно в полдень. Если вы не спуститесь к обеду вовремя, суп остынет. Бабушка готовит суп так, чтобы не слишком его перегревать!

Высокий таинственный незнакомец отсчитал десять новеньких медных пенсов и со звоном опустил Дугласу в карман куртки.

— Мы будем друзьями, — сказал он мрачно.

Чудно! Чтоб у взрослого человека и одни только пенсы, притом целая куча! И ни одной серебряной монетки, ни единого десятицентовика или четвертачка. Ничего, кроме блестящих медяков.

Дуглас хмуро поблагодарил его.

— Вот поменяю их на десятицентовую монету и брошу в копилку. У меня там шесть долларов пятьдесят центов мелочью. Я готовлюсь ехать в лагерь в августе.

— А теперь мне нужно помыться, — сказал высокий незнакомец.

Однажды в полночь Дугласа разбудили раскаты грома. Дом содрогался от порывов ветра, в окно колотил ливень. А потом ударила молния и беззвучно встряхнула все вокруг. Он помнил, какой чужой и страшной стала его комната, озаренная мгновенной вспышкой.

Теперь то же самое случилось и с этой комнатой. Он стоял и снизу вверх смотрел на чужака. Отныне эта комната не была похожа на самое себя, в ней произошла какая-то непостижимая перемена, и все из-за незнакомца, который, как стремительная молния, залил комнату своим собственным светом. Дуглас медленно пятился к двери, незнакомец двигался за ним.

Дверь захлопнулась у него перед носом.

Деревянная вилка с картофельным пюре отправилась в рот и вернулась обратно за новой порцией. Когда бабушка позвала обедать, мистер Коберман, так звали нового постояльца, принес с собой деревянную вилку, деревянный нож и деревянную ложку.

— Миссис Сполдинг, — сказал он тихим голосом, — вот, я передаю вам мой прибор, за едой я хотел бы пользоваться им, будьте так добры, когда будете накрывать на стол, не забывайте о нем… Сегодня я пообедаю, но с завтрашнего дня буду только завтракать и ужинать.

Бабушка сбилась с ног, бегая взад-вперед из кухни в столовую, подавая дымящиеся бобы, суп и пюре, стремясь угодить новому постояльцу и произвести на него впечатление. А в это самое время Дуглас сидел за столом и позвякивал своей серебряной вилкой о тарелку — он обнаружил, что его бренчание раздражает мистера Кобермана.

— А я знаю фокус, — сказал Дуглас. — Смотрите.

И дзинькнул зубцом вилки, оттянув его пальцем. Он показывал в разные углы стола, как волшебник. И куда бы он ни ткнул, раздавалось протяжное металлическое пение, словно оттуда подает голос сказочный эльф. Тут все, конечно, просто. Он незаметно прижимал рукоятку вилки к столу. От дерева исходил дрожащий звук, и казалось, будто стол поет. Посмотришь со стороны — форменное колдовство.