Слав Караславов - Имя твоё прекрасное

— Сколько раз я спрашивал слугу, где растет дурман-трава. В ответ он качал головой, будто немой. А я сразу нашел! Смотри! — И он протянул алый цветок. — Красивый, как ты…

Девушка смутилась. Щеки ее запылали. Она не знала, что ответить учителю, и стояла перед ним, смущенная и беспомощная, и сердце ее билось, как у пойманной птицы.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать!..

— А имя у тебя прекрасное — Цвета!.. Ты прочитала книги, те, что я тебе дал?..

— Прочитала…

— Приходи еще, дам тебе поинтереснее.

— Ладно, — еле слышно проговорила девушка.

Учитель на прощание поднял руку с цветком, и его широкие плечи заслонили весь горизонт. Девушка помчалась вниз, ее тонкая гибкая фигурка была похожа на цветное облачко. И, спрятавшись на сеновале от посторонних взглядов, долго лежала — руки под голову — на прошлогоднем сене, вытянувшись, юная, но с мечтам взрослой женщины. Стараясь повторять про себя богатый интонациями, как радуга своими семью цветами, его голос: «А имя у тебя прекрасное — Цвета…» Называл ее Цветанка, Цеца. Считали, куда еще ей! До подружек не дотянула — годами молода, ростиком мала и характером стеснительна. А тут вдруг — Цвета. Девушка впервые открывала красоту своего имени — Цвета! Она хотела произнести его с той интонацией восторга, от которой дрогнул голос учителя, и никак не могла. Девушка бессознательно уловила в том голосе мужское волнение. Она еще не знала, что это такое. Да разве был опыт у нее в этих делах? Первое чувство свалилось нежданно и неожиданно, лишило ее спокойствия. Она переживала его глубоко в себе, и трепетала, как лесная паутинка от дуновения таинственного ветерка. Мысли об учителе были ясные, чистые. Он был для нее лучше всех на свете, именно его она так долго ждала. Осмелилась пойти нему за книгами и после, читая их, видела только его. Близкие ей герои принимали его черты, сила первой любви отметала все его недостатки. Для нее он жил в незаметном волнении леса под ветром, в загадочном цветении полян, во всем этом лесном мире. Чувствительная душа девушки открывала его везде. Дерево, приютившее в своих ветвях птичье гнездо, — это он, потому что оно было богаче своих соседей заботами о лесном песенном мире, и богатство это — та тайна, которую оно хранило под своей сенью. Девушку считали нелюдимкой. Но она ее была такой. Сельчане убедили ее в том, что она дурнушка, потому что не отвечала крестьянским представлениям о красоте, непременно требующим крепкой фигуры, сильных ног, развитых грудей. Она же была мала ростом, с тонкими нежными чертами лица, словно тщательно отделанного мастером-ювелиром, который выработал свое собственное чувство красоты и сделал это с каким-то внутренним смущением в связи с тем, что показывает ее людям. И потому он постарался все смягчить, уменьшить, чтобы не лезло в глаза другим, оставаясь только его открытием. И он позабыл, что детское имя Цеца может вдруг засветиться, запламенеть живой красотой природы, как полевой букет, и очаровать своими красками. Цвета!.. Девушка сама познавала себя. Она подолгу смотрелась в зеркало, руки незаметно обегали тело: что она такое представляет из себя? И открывала, что она вовсе не замухрышка, какой до сих пор казалась себе. Если такой человек, как учитель, заметил ее, значит, она может кому-то понравиться. Мысли эти смущали ее, но она не могла отогнать их. С ней произошло что-то значительное, и стоило ли скрываться от него? В ее глазах появился особый блеск, в движениях тела открылась удивительная гибкость, делающая его нетерпеливым и напряженным. Уже не раз при встрече она ловила на себе взгляд учителя, замечая в нем странный свет, который, как теплый весенний ветер в ущелье, охватывал ее, готовый унести, куда ему заблагорассудится. Девушка то поддавалась этому странному ветру, то вдруг пугалась, останавливала себя, с трудом преодолевая его напористость. Ее сдерживало чувство стыда, ведь все происходило на глазах у людей маленького села, где нет тайн. Но ей достаточно было и того, что она нравилась учителю. Об остальном боялась признаться даже себе: вдруг ошибется, вообразит то, чего и близко нет. Лесная поляна и тропинка к ней стали для нее сейчас самыми милыми местами на свете. Каждый день она бывала там, и взгляд ее не мог оторваться от окон школы. Шло лето, вот-вот детей распустят на каникулы, а учитель уедет. При мысли о предстоящем девушка вздрагивала, лицо ее темнело, взгляд делался пустым, и она сидела потерянная, как жаворонок, оставшийся голоса. Это и подвело ее: она поздно заметила отряд полицейских. Он появился внизу на дороге и скоро разделился надвое: одни направились узкой улицей села, другие — берегом реки. Между ними стояла школа. Сердце девушки сжалось от догадки: они кого-то искали, они искали учителя!.. Залегли позади каменной ограды, и только двое двинулись к дверям школы. Они шли осторожно, видно, тишина пугала их. И вдруг девушку охватило странное радостное чувство: боятся его! Сколько их набежало ради одного, а он провел их за нос, улизнул. Вон он где, напротив поляны, в ложбине, вместе со школьниками. Дети, словно солнечные зайчики, прятались под листьями. Голосов не слышно — глушила зелень буков. Девушке был виден красивый галстук на груди учителя, и это вызывало в ее сердце радость. Только бы не нашли его. А что, если… И сердце ее забилосьтревожно. Она спустилась по тропинке, пробралась под фруктовыми деревьями. И неожиданно появилась из-за буковой зелени там, где сидел он. Ее стеснительности как не бывало, тревога за него заставила ее торопиться. Он был отдельно от ребят, которые толпились на той стороне поляны, занятые своей игрой. И она крикнула ему:

— Беги… Полиция…

Он побледнел, едва заметно, но побледнел. Задумался. Взгляд его был где-то далеко, проходил мимо девушки.

— Беги! — повторила она.

И тогда он встал, как во сне, шагнул к ней и поцеловал, как мужчина, в губы. Девушка закрыла глаза, расслабленно и испуганно, и когда открыла их, его уже не было. Только там, где деревья низко склонялись над тропой, качалась одна ветка, тревожно напоминая о том, который только что исчез. Девушка села. Синие вероники маленькими желтыми глазками заглянули в ее очи, увидели, как две слезинки покатились к задрожавшим губам, но где-то затерялись. Она сидела до тех пор, пока близкие голоса детей не заставили ее вздрогнуть. Усатый полицейский расспрашивал ребят об учителе, те наперебой отвечали ему. Девушку, скрытую кустами, никто не заметил, и она сидела, как настороженный снегирь, и губы ее горели от поцелуя. Вот пестрый табунок детей скатился вниз, к селу, она поднялась и пошла по тропинке. На поляне цветы ластились к ее проворным ногам. И эта ласка почему-то напомнила ей его слова: «А имя у тебя прекрасное — Цвета!»