Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

Так вот. Значился у меня некоторое время в соседях один пьюха по имени Рудольф. Человек неуёмного прохиндейства и его энергия кипучим прибоем разбивала все хлипкие рамки приличий. Классифицировался он как интеллигент, носил обманчивые очки и занимался литературным трудом. Труд этот заключается в написании стихов, до четырёх погонных метров в день, издавании в собственном издательстве каких-то газет.

В общем Рудольф, как таракан, шуршал в этой жизни и что-то делал.

А потом начинал потихоньку пить, попивать, да добра пропивать. Затем снова следовала завязка и светлый энергичный период, после него опять болезненный срыв и так он жил по кругу, как живут большинство людей.

Каждое исцеление от алкоголизма у Рудольфа ознаменовывалось новой женитьбой. И это немудрено, потому что он всегда женился на врачихах-наркологах. Какая врачиха его вылечит, он на той и женился. Рудольф посвящал новой жене небольшой стихотворный циклик и всё шло прекрасно года три-четыре. Пока в городе не появилась новая незамужняя врачиха. Рудольф заочно начинал тосковать по этому прекрасному далёко и как в дальнее плаванье уходил в запой. Через месяца четыре он шёл к этой врачевательнице на приём, она его быстро приводила в норму и Рудольф в благодарность за спасённую жизнь быстро на ней женился. На внешность и возраст Рудольф не обращал внимания — он был выше этого. Такое вот у человека несуразное либидо.

На терапевтах, окулистах или гельминтологах Рудольф например не женился никогда, хотя эти врачихи его тоже лечили.

Поэт в моём понимании — это человек не от мира сего, неудачник с издёрганными нервами, с душою нежной, как женский клитор. Рудольф был не такой и наверно поэтому стихи он писал абсолютно постные и пресные, как щи в монастыре. Что-то там о заводской проходной, о красном знамени, о любви к родному краю, о дружбе народов, об угнетении негров за океаном, об атомной бомбе в коварных капиталистических руках… И не чувствовалось в стихах ни вкуса, ни дыхания — одна мёртвая словесная плоть. Честно скажу, не каждый так мог написать, чтобы ни одной удачной строчки — тут чувствовалась прирождённая бездарность. Но раньше кропание стихов считалось очень престижным, как например сейчас «Мерседес», вот Рудольф этим и занимался.

Показывал свои стихи он и знатокам. Однажды неизвестным образом Рудольф попал в Переделкино и пил там водку в поэтической среде. Из известных участвовали Белла Ахмадулина и Евтушенко. Ещё молодые и все во славе. И Рудольф, как говорят злые языки, был у них на побегушках за алкоголем.

И Ахмадулина ему ужасно понравилась, как женщина понравилась. В то время она всем нравилась.

— Белла, — замирая от предчувствий, спросил Рудольф, — а вы от алкоголизма не лечите?

— Нет, — удивилась Белла и пошутила, — но по утрам я иногда занимаюсь самолечением.

— Жаль, — поскучнел и встал с колен Рудольф и она ему стала нравиться меньше.

Но всё же он ей дал почитать свои вирши. Белла прочитала полтора и закрыла тетрадку. Яйцо ведь не нужно есть целиком, чтобы понять, что оно тухлое. Потом обернулась к столу:

— Ребята, водка у нас есть? — спросила она.

— Убывает, — хором доложили поэты — нужно бежать.

А бежать, кроме Рудольфа было видимо некому. Не Евтушенко же побежит, его же в магазине разорвут на автографы и процесс покупки затянется. И поэтому Белла была очень тактична.

— Рудик, ты пишешь стихи, и это уже огромное счастье, — сказала эта царственная женщина.

И после этого Рудольф рысцой побежал в магазин. Закат резал глаза и несмотря на огромное счастье, он чувствовал себя несчастным. Такая женщина, а от алкоголизма не лечит.

Но основной доход Рудольфу приносили конечно не стихи, а небольшое издательство. В этом издательстве он выпускал семейно-педагогическую газету, писал в ней передовицы, в которых давал советы, как сохранить и преумножить семью и как вести себя с партнёрами по браку. Я знал четыре супружеские пары, которые выписывали эту газету. Стоит ли говорить, что все они распались. Ну и конечно, своя рука — владыка, Рудольф издавал у себя свои поэтические сборники и как-то ухитрялся их сбывать. Эти сборники продавались везде, даже в банях. И это довольно мудро. Человек например покупает стихи Рудольфа, читает их и ему после этого хочется как-то помыться и очиститься, а он уже находиться в бане. Бери билет и мойся. Очень удобно.

Но жулик Рудольф был гениальным. Он и меня однажды объегорил, да так ловко, что я догадался об этом только через полгода. Как все жулики он внушал к себе ощутимое доверие. Всегда при галстуке, правота в глазах и бледность, как у чиновника высокого ранга. Побритые щёчки, лёгкая лысоватость. Это всё как-то внушало.

Пил я с ним всего два раза и это было что-то.

Первый раз мы с ним даже не пили, а так, похмелялись. Я шёл с майского утра за красненькой, а Рудольф сидел у подъезда полумёртвый «с махмура» и не участвующий в этом мире.

В двух шагах от него с нечеловеческими звуками сношались кошки, а Рудольф даже не мог поднять для пинка ногу. На все вопросы он тупо молчал и только отхаркивался. Мы в один подход раздавили среди цветущих кустов мою бутылочку и встал бесперспективный вопрос — что делать дальше? В принципе, что делать дальше, мы знали, не знали только на какие шиши. Дружное отсутствие денег (две копейки не в счёт) как всегда пыталось перечеркнуть громадье наших планов. Но после яблочного винца Рудольф частично воскрес, его глаза наконец увидели солнце, пробило и слух. Он ещё раз отхаркался и, как Моисей евреям, сказал мне: — Пошли. Я знаю куда идти. А водка в те времена устойчиво стоила 3,62. И это 3,62 было как заклинание. Стоило сказать эти цифры и люди начинали мечтательно и стеснительно улыбаться.

И мы пошли. Рудольф, брезгливо обходя токующих голубей, привёл меня в центральный гастроном и, оставив у конфетного отдела, уверенно направился к винному. Там трудилась его знакомая продавщица по имени Люба, этакая бой-баба, как и все продавщицы водки и вина.

Здравствуй Люба, — внятно сказал Рудольф с мягкой улыбкой и поправил галстук.

Люба сразу упёрла руки в свои висячие, как сады Семирамиды, бока и, сощурив наваксенные глазки, страстно задышала:

— A-а, явился? Что, деньги принёс? Ах, опять не принёс? Ни стыда ни совести. Отвороти харю, бесстыжая она у тебя. Отвороти! У-у, глаза собачьи! Тьфу на тебя!

По её приветливому тону чувствовалось, что Рудольф должен ей немало и уже обманывал не раз. А по кинетической силе и искренности плевка, чувствовалось, что и не два. Старушки с бидончиками у молочного отдела сладко внимали скандалу.

Но Рудольфа всё это нисколько не смутило. Встряхнув платочком, как фокусник, он протёр им заплёванные очки и лицо.