Анатолий Бухарин - Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии

– Да любит, любит он тебя, успокойся! Не мочалка, не измочалится, на всех хватит.

Летний тихий вечер. В огнях заката плавятся стекла окон, на столе шумит самовар. Чаевничают три сестры. Старшая приехала из Сибири, и младшие жалуются на своих мужиков:

– Марта, это что же делается? – чуть не плачет одна. – Седина в голову-бес в ребро! Олег загулял и все воскресенья пропадает у Нюрки, а мне говорит– на рыбалке.

– А когда ты была последний раз в парикмахерской?

– Да какая там парикмахерская? Корова, поросенок, огород, дети – вот кто меня причесывает.

– Да, но спать-то он ложится не с поросенком.

Не успела закончить одна – запричитала другая:

– А мой еще похлеще! Прилетаю к нему в Тюмень, прихожу в дом, а у него в постели спит какая-то лярва!

– И что было дальше?

– Что? Повернулась и улетела.

– А он?

– Он следом за мной и на коленях прощения просил.

– Простила?

– Черта с два!

Марта долго молчала, а потом, обняв сестру, заглянула ей в глаза:

– Научись прощать. Вы не виделись два года, а он ведь не бычок – ему перекрут не сделаешь и с природой не поспоришь.

Шумит городская ярмарка. Я купил у старушки сумку и, пересчитывая сдачу, говорю:

– Я вам дал десять рублей, вы сдали два. Сумка стоит три.

– Ох, прости, сынок. Плохо вижу.

– Глаза-то где потеряла? Читала много?

– Нет, читала мало – плакала много.

В пивном баре за столиком скучает в одиночестве красивый осанистый старик. Входит другой и с порога кричит:

– Матвей! Сколько лет, сколько зим! Здравствуй!

Первый улыбается, а старинный знакомый продолжает:

– Ты хорошо сохранился. Сколько же тебе лет?

– Семьдесят три.

– Не может быть! Я бы дал тебе не больше шестидесяти пяти.

– А куда мне спешить? Ведь впереди меня ждет вечность.

После концерта в органном зале Виктор шел, задумавшись, по тенистой аллее парка и вдруг услышал крик:

– Помогите!

Не раздумывая, бросился в темноту, а когда достиг беседки, скрытой за кустами сирени, увидел: трое негодяев истязают молодую женщину – солистку, голосом которой он только что восторгался.

В один момент уложил двух на землю. Третий убежал.

Проводил перепуганную девушку домой.

Та оказалась благодарной: пригласила на чай, познакомила с родителями. Мать с отцом много охали и единодушно восхищались современным Мартином Иденом.

В день рождения восходящей звезды – снова приглашение.

Подарок!!! Что делать?! Ста рублей аспирантской стипендии хватает только на то, чтобы сводить концы с концами. Подарок же для такой девушки должен быть простым и дорогим…

Два дня Виктор разгружал вагоны на товарной станции и за два часа до торжества держал в руках пятьдесят рублей! Смыв угольную пыль и переодевшись, отправился к своей Мадонне. На углу проспекта Ленина и улицы Пушкина, не задумываясь, выложил все благоприобретенное состояние за огромное ведро роз.

Опоздал. Уже шумело застолье, звенели бокалы, под медленный вальс Шуберта произносились тосты.

Слегка замешкавшись в первую минуту, Виктор пробормотал приветствие и рванулся к имениннице, с ужасом сознавая, что хорошо заученное поздравление напрочь выветрилось из головы, но не успел сделать и двух шагов, как по столу прокатился смешок, за ним второй – и вот уже все присутствующие смеются до слез, сжимая виски и промокая белоснежными салфетками покрасневшие глаза.

ОНА не смеялась – в ЕЕ глазах плескались смятение и стыд. Когда по знаку хозяина дома смех умолк, Виктор, как во сне, услышал ЕЕ сдавленный голос:

– Ну кто же дарит розы – ведрами?!

Подарок с глухим стуком упал на пол. Сказал первое, что пришло в голову:

– Тот, кто может один выходить на троих.

Сказал, повернулся и ушел. Навсегда.

Ни с первого, ни со второго захода заочник Алексеев так и не смог получить заветный «уд». Грация Митрофановна, доцент кафедры новейшей истории России, была неумолима. Скрестив руки на пышной груди, она сверлила студента ледяным взглядом и подбрасывала вопросы о левом и правом уклонах в партии, а когда испытуемый, обливаясь потом, выкарабкивался из темных лабиринтов КПСС, мучительница начинала гонять его по весям второй мировой войны. Все заканчивалось очередной викторией доцента и поражением студента.

Назначили комиссию. К великому удивлению ее членов, Алексеев отвечал прекрасно: легко и свободно ориентировался в материале, цитировал источники и даже блеснул знанием истории второго фронта.

Когда кафедра опустела, профессор Федор Венедиктович Баев, не скрывая раздражения, обратился к Грации Митрофановне:

– То, что вы не жалеете своего времени, – это ваше дело, но почему мы должны расплачиваться за ваши капризы? Ему можно было поставить «отлично» уже на первом экзамене!

– Ничего не могла с собой поделать, Федор Венедиктович! Алексеев так похож на моего бывшего мужа, что при первом взгляде на него закипала кровь и душила старая обида.

Николай Иванович Брагин, доцент кафедры экономических теорий, слыл честным и во всех отношениях порядочным человеком. Поборами с бедных студентов не занимался, был либерален в оценках, а при случае мог поставить зачет и под честное слово. Но не случайно вопрошается: кто Богу не грешен, кто бабушке не внук?

С давних лет студенты называли почтенного преподавателя Портвейном Ивановичем. Уж очень любил он принять на грудь красного вина: и по случаю завершения сессии в компании чинов учимых, и просто по движению души будущих простосердечных экономистов. На следующий день приходил на занятия с пересохшим горлом и больной головой.

Так было и в тот майский день, когда он, не успев начать лекцию, уже устал и потянулся, ничего не подозревая, к графину с водой. Дрожащей рукой налил стакан и сделал первый жадный глоток, но… Что такое?! В ужасе выпучив красные глаза и зажав ладонью рот, Портвейн Иванович пулей вылетел из аудитории. В графине был чистейший спирт!

Студенты, ободренные началом задуманной операции, мигом выплеснули зеленого змия за окно, налили в графин простой воды и, как невинные овечки, уселись за столы, ожидая появления декана, а то и проректора. Однако через пять минут Портвейн Иванович вернулся один… с двумя пирожками! Снова налил, снова выпил – и разочарованно крякнул.

Аудитория разразилась гомерическим хохотом.

Илья Степанович Воронин своего сокурсника Даниила Трофимовича Березина не видел лет двадцать – не меньше. И вот господин случай свел

старых товарищей на научной конференции в Богом хранимой столице Южного Урала.