Кевин Брокмейер - Лучшее от McSweeneys

— Ты, наверно, голову уже сломал: зачем это я позвала тебя?

— Ну, вроде того, — соглашаюсь я, хотя мне очень даже приятно сидеть и слушать за обедом о горестях других.

— Слышала, твоя жена больна… Наверно, вы нечасто спите вместе, а? Я тут подумала… Может, мы с тобой могли бы встречаться?

Я даже не знаю, что хуже: полное отсутствие какой-либо попытки соблазнить, упоминание болезни моей жены, сама идея о том, что из-за нездоровья жены я захочу переспать с другой или же поразительная тупость. Но все это чересчур.

— Так как мое предложение? Или я тебе не нравлюсь? Что, совсем-совсем? Может, ты считаешь меня ненормальной?

— Да нет, просто занят, — сказал я, не зная, что еще придумать. Я не хотел обидеть ее, но и не желал, чтобы она решила, будто я обиделся. — Очень занят.

Жена возвращается с работы.

— Сегодня поступил к нам один — уж больно тебя напомнил.

— А что с ним случилось?

— Из окна выпрыгнул.

— Насмерть? — спрашиваю.

— Ага, — откликается она из кухни, моя руки в раковине.

— То есть, когда его привезли, он был уже мертв? — Что-то в тоне жены наводит меня на мысль — уж не она ли убила его?

— Мертвее не бывает.

— И что же в нем напомнило меня?

— Да он с женой поцапался.

— Вот как?

— Стоит она в гостиной и не успевает даже договорить, как он р-раз — сигает в окно. Она даже не закончила свою мысль. Представляешь? Последнее слово осталось не за ней.

— А она попыталась остановить его? — спрашиваю.

— Не знаю, — отвечает жена. — Я полицейский протокол не читала. Рассказала просто так — думала, тебе это покажется любопытным.

— Что будешь есть?

— Ничего, я не голодная.

— Но ведь надо что-то съесть.

— Зачем? У меня же рак. Я могу делать все, что в голову взбредет.

Нужно что-то предпринять.

Я покупаю билеты в Париж.

— Нам просто необходимо поехать, — убеждаю я жену и произношу волшебную фразу: — Случай экстренный, не терпящий отлагательств.

— Но ведь это ничего не даст. Не могу же я отложить болезнь хотя бы на день. Думаешь, прихожу с работы, а рака нет? Как бы не так — он повсюду со мной. Где бы мне ни случилось оказаться, я это я — больная раком. И в Париже у меня тоже будет рак.

Я отыскиваю карты, путеводители — все, что мы осмотрели и где побывали в прошлый раз, отмечено маркером. Я веду себя так, будто верю — если мы повторим путь, если вернемся туда, где нам было хорошо, жизнь сама собой наладится, в душу вернется покой и все встанет на свои места.

Я собираю вещи в дорогу: дымозащитные капюшоны, питьевая вода, фрукты, пачка шоколадных драже, журналы.

— Какой смысл? — недоумевает жена, бросая в чемодан пару-тройку вещей. — Можно думать, будто предусмотрел каждую мелочь, но все равно неизвестно, что ожидает впереди. Ты ничего не поймешь, пока не столкнешься с этим лицом к лицу.

Она указывает на кого-то на улице.

— Видишь того придурка — перебегает улицу прямо перед фурой? Почему у него нет рака? Он заслуживает того, чтобы умереть.

Она поднимает чемодан — слишком тяжелый. Выкладывает часть вещей. Оставляет капюшон на кровати.

— Если самолет заполнится дымом, я буду только счастлива, — говорит она. — Вдохну поглубже и умру первой.

Я запихиваю в свой чемодан оставленный ею капюшон, а еще ее дождевик, запасную пару туфель, бандаж для лодыжки, которая у жены иногда побаливает, многоразовые упаковки для льда — так, на всякий случай, — и витамин С. Поднимаю чемоданы и чувствую себя вьючным животным, настоящим шерпом. [13] Шерпы — народность, живущая в Восточном Непале, в районе горы Джомолунгма, а также в Индии. Основные их занятия — торговля и участие в восхождениях на горные вершины в качестве носильщиков и проводников.

Французские таможенники не привыкли к лысым женщинам. Они обращаются к жене «сэр».

— Сэр, ваша очередь. Пожалуйста, перейдите сюда, сэр.

Жена стала мне мужем. И ей это нравится. Она улыбается. Ловит мой взгляд и тайком изображает супергероя-культуриста, напрягая мышцы.

— Человек-Рак, — произносит она.

— Какова цель вашего визита во Францию? — спрашивает чиновник. — Деловая поездка или туристическая?

— Примирение, — отвечаю я, глядя на нее, на этого Человека-Рака.

— Деловая поездка или туристическая?

— Туристическая.

Париж — это моя фантазия, последняя попытка спасти брак, себя, жену.

Мы регистрируемся в отеле, и я напоминаю жене о нашей прошлой поездке — шеф-повар порезался, да так, что чуть без руки не остался, но она спасла руку — ее пришили.

— Ты тогда прославилась. Помнишь, какой шикарный ужин они закатили в твою честь?

— Да уж… Но вообще-то мы собирались отдохнуть, — замечает она.

Служащий отеля проводит нас в номер; там на столе большая корзина с фруктами, бутылка шампанского и вода «Эвиан», а еще записка от консьержа с приветствиями.

— Не так уж и здорово, раньше было лучше, — она уже расстроена.

Открывает бутылку воды, отпивает. Ее губы кривятся:

— Даже вода какая-то невкусная.

— Может, дело не в воде, а в тебе? Вдруг это ты ошибаешься?

— Мы смотрим на вещи по-разному, — отвечает она, подразумевая, что права, что ошибаюсь именно я.

— У тебя настроение испортилось, или это все рак? — спрашиваю.

— А может, ты?

Мы выходим прогуляться, идем по мосту и спускаемся к Лувру. Можно ли желать чего-то еще более совершенного? Но я вдруг начинаю ненавидеть Париж, ненавидеть его красоту и изящество, приниженные скверными шутками жены. Я понимаю, что спасение невозможно, что не будет никакого примирения и освобождения. Все дрянь. Все ужасно и становится только ужаснее.

— Если ты так несчастна, почему до сих пор остаешься со мной? — спрашиваю я.

— Все еще надеюсь, что ты изменишься.

— Если я снова изменюсь, даже не представляю, каким стану.

— Что же ты не уйдешь, раз я такая стерва?

— В этом моя работа, мое призвание — остаться с тобой, чтобы ты смягчилась.

— Я совершенно не хочу смягчаться, ни на йоту.

— Знаешь, не в моих это привычках уходить, я приложил много усилий, чтобы быть там, где нахожусь сейчас, чтобы остаться.

Она спотыкается о булыжник мостовой. Я поддерживаю ее за локоть, но сам теряю равновесие. Она не успевает поймать меня, и я падаю, но тут же поднимаюсь.

— Попробуй оказаться на моем месте, — говорит она. — Я — врач, но ничего не могу поделать. Ни с собой, ни с тобой — такой вот я никудышный врач.

— Я теряю тебя, — говорю.

— Я и сама потерялась. Посмотри — похожа хоть?

— Ты ведешь себя как и раньше.

— Да, веду себя как и раньше, потому что приходится, потому что другие полагаются на меня.

— Я полагаюсь на тебя.

— Так не полагайся больше.

Мы идем садами Тюильри; вдоль всего пути стоят колеса обозрения, и самое большое колесо в мире — в самом центре.