Кевин Брокмейер - Лучшее от McSweeneys

Мне думается, отец решил, будто жителям Среднего Запада свойственны дружелюбие и общительность, так что, несмотря на вечные неудачи и все возраставшую меланхолию, он старался изобразить из себя хозяина радушного, всегда готового развлечь гостя шуткой. Этакого веселого трактирщика. То была его последняя надежда. Отец стал улыбаться посетителям, даже нам с матерью, и это вошло в привычку. Я стал улыбаться беспородному коту, который поселился в нашем трейлере. Стал улыбаться даже ребятам в школе, обзывавшим меня деревенщиной. Но страусиное яйцо все испортило.

Однажды дождливым вечером я проснулся поздно, отлынивая от домашней работы, как вдруг услышал жуткий вопль из закусочной. Такой ни с чем не спутаешь, сразу ясно — случилось что-то из ряда вон выходящее. У меня аж мурашки забегали по коже. Отец ворвался в трейлер, громко всхлипывая и швыряясь тарелками. Мне особенно запомнилось, как мама, никогда не прикасавшаяся к уже сильно сдавшему отцу, гладила его лысину, будто пыталась распрямить борозды волнений и тревог.

А дело было так. Джо Кейн, державший стриптиз-клуб в Бидуэлле, ждал своего папашу, адвоката от республиканского округа. Тот как раз проезжал мимо станции — в столице штата слушалось громкое дело. Поезд задерживался, и Джо убивал время в закусочной: выпил уже несколько чашек кофе и прослушал весь репертуар Мерла Хаггарда. [63] Американский кантри-певец, родился в 1937 г. Часа два Джо сидел, не обращая на моего отца никакого внимания, но в конце концов решил все же нарушить молчание. И выдал какую-то банальность, вроде: «Вот, мол, жду своего старика. На поезде едет. Да что-то опаздывает».

Может, отец столько всего передумал об этой персоне, сидевшей прямо перед ним и оказавшейся сыном окружного адвоката, что не на шутку разнервничался. У него даже пена начала собираться в уголках губ. Когда играют в шахматы, количество ходов нарастает с самого начала; может, и отец, желая сказать что-нибудь остроумное, решил заранее просчитать в уме каждый возможный поворот в беседе с Джо Кейном, но, застигнутый за размышлениями, умудрился выставить себя полным кретином.

Взял и пробормотал свое излюбленное: «Приветики-конфетики!»

— Приветики-конфетики?! — повторил Джо Кейн. Он ушам своим не поверил. Такое услышишь разве что в детской передаче, но никак не в современном мире с его школьными перестрелками и религиозными сектами. Ну а дальше пошло-поехало: закаканчик, печенюшка, тру-ля-ля, шуры-муры… Все, что угодно, лишь бы поддержать разговор с посетителем, лишь бы тот не ушел. В своем сборнике партий отец отыскал разговорный гамбит под названием «испепеляющее презрение озаряет лицо вашего соперника», и ему не осталось ничего другого как продолжать разыгрывать партию — все в той же дружелюбной манере. Что он и сделал.

— Э… а вот вы слыхали, что Христофор Колумб, когда открыл эту самую нашу Америку, схитрил? Смошенничал, да еще как! Заявил, что поставит яйцо стоймя. А ведь такой фокус можно проделать только в день равноденствия. Ну, не вышло у него, но скорлупу зачем разбил? И вообще, почем мне знать, может, яйцо это вообще сварили. Вкрутую. Видать, Колумб не такой уж и великий, раз не смог поставить яйцо, не разбив скорлупы. Знаете, я даже сомневаюсь, стоит ли каждый год праздновать эти его годовщины, ведь насчет яйца-то он соврал. А может, и насчет остального тоже. Все твердил, что не разбивал скорлупу, когда на самом деле разбил. Нет, так не пойдет!

Для наглядности отец потянулся к полке, на которой валялась целая дюжина страусиных яиц — для нужд закусочной — и снял одно. Стойка была жирной от засохшего бекона, кукурузного сиропа, молока, меда, черной патоки, на ней кишмя кишели сальмонеллы. Отец положил яйцо на стойку.

— Ничего себе яичко! — заметил Джо Кейн. — Это что, мутант после ядерного взрыва? Небось вместо инкубатора кладете их в реактор?

— О яйцах я знаю побольше других, — пробурчал отец.

— Ничуть не сомневаюсь, — сказал Джо Кейн.

— Это яйцо меня послушается. Поддастся моим волшебным чарам.

— Ну, раз вы так говорите…

Отец попытался поставить яйцо, но у него ничего не вышло. Он стал пробовать — еще и еще. Лично я не представляю, кому такое в голову пришло — ставить яйцо стоймя. Ведь не пытаются же поставить тыкву или, скажем, футбольный мяч. Видать, эта идея овладела умами людей с тех самых пор, как вообще появились яйца. Может, это потому, что все мы в некотором роде происходим из яйцеклетки, пусть даже она и не похожа на то самое яйцо, которое мой отец все пытался поставить перед Джо Кейном. И раз уж мы происходим из некоего яйца, раз уж яйцо ближе всего к истинной точке отсчета нашего происхождения, то мы и неравнодушны к нему. Хотя, если посмотреть с другой стороны, сдается мне, эти яйца берутся от курицы и наоборот… Ладно, нечего меня запутывать. Так вот, яйцо каталось по всему столу — Джо пришлось даже отодвинуть чашку с кофе, и не раз. Отцу же никак не удавалось привести яйцо в равновесие. Но если нет, к чему так упорствовать?

В конце концов, отец перешел к своей коллекции: сняв с верхней полки емкости с формальдегидом, стал показывать Джо Кейну страусиных уродцев. Перечисляя все эти аномалии, он многих называл по имени. Показал и двуглавого зародыша, Глупыша — миленький такой страусенок. Потом поставил перед Джо страусенка с четырьмя лапками. Дальше — две или три емкости с сиамскими близнецами, среди которых «влюбленная парочка». Парочка вполне могла сойти за адскую летучую мышь. Рассказывал отец с дрожью в голосе. Его взгляд, взгляд родителя, гордого за своих отпрысков, любовно взирал на желтоватый формальдегид.

Джо Кейн тем временем прикидывал, как бы сбежать. Он и сам в тот момент напоминал страуса с открытым ртом, он походил на зазывалу перед паноптикумом, где настоящие уродцы, владельцы цирка, из кожи вон лезут, готовые приклеить кость на лоб пони, изображая из него единорога — лишь бы публика раскошелилась. Джо все высматривал местечко, чтобы укрыться от дождя, льющего как из ведра. Какой-нибудь навес или что еще. На правильной стороне путей.

— У этой вот птички аж два мужских хозяйства; я знаю немало парней, которые с радостью согласились бы на такое. Но вы только представьте — потом ведь с женщинами хлопот не оберешься.

А вы замечали, что на Среднем Западе никто друг с другом не целуется? Вот, скажем, в восточной части страны двое встречаются и… чмок друг друга в щеку. Мол, рад тебя видеть! А вот на Среднем Западе такое — редкость. Что вполне объясняет любовные поползновения работников на страусиной ферме, отвергнутых своими женами, — они так и ищут чьего-нибудь взгляда, пусть даже это будет страусиха, глупо раззявившая клюв. Работники возвращаются домой, а жены начинают их пилить — мол, ты не сделал то, ты не сделал это; мужчины тут же разворачиваются, садятся в пикапы и отправляются в какую-нибудь забегаловку, заказывая еду прямо в машину. Свои горестные песни они изливают в микрофон приемщицы заказов. Раз отец увидал, как один парень, обсуждая с другим бейсбольный матч, дружески хлопнул того по плечу. Дело происходило в обычной забегаловке, каких много. Отцу стало ужасно завидно. Поэтому, показав Джо Кейну страусиный зародыш с двумя мужскими достоинствами, он решил ласково так потрепать Джо за подбородок — в знак добрососедских отношений. И вот отец — высоченный и здоровенный — вышел из-за прилавка, и в то самое время как Джо Кейн уже привстал со стула, собираясь идти, потрепал его за подбородок.