Грейс Пейли - Мечты на мертвом языке (сборник)

– Кто же был врагом? – спрашивал он, пытаясь хоть как-то заинтересовать одноклубников историей. – Приморские народы? Троянцы? Римляне? Сарацины? Гунны? Русские? Африканские колонии, поганый пролетариат? Обладатели капиталов?

На вопросы он, что характерно, не отвечал. Оставлял их осваивать своими жалкими извилинами эти глобальные вопросы, а сам ускользал к Михайловичу выпить тоника с сельдереем.

Деньгами, заработанными на тараканьем сегрегаторе, он делился с остальными. Это стимулировало их интерес, и они уважительнее относились к его философскому подходу, так же, как и клиенты, которым он внушал, что человек должен вмешиваться в дела природы ровно настолько, насколько это необходимо для добычи пропитания (выживания), а нарушение этого принципа есть главная трагедия, и такое случается даже в дикой природе.

Чтение и размышления о проблемах, выходящих за пределы физики и химии, привели его от работы над тараканьим сегрегатором к телефонной системе оповещения – для людей на пособии в радиусе десяти кварталов, а в конце концов и к знаменитому Глушителю войны, которым активно занимались все его новоиспеченные ассистенты, но сам Глушитель был плодом лишь его кропотливого труда.

– Эдди, Эдди, ты слишком много отвлекаешься не пойми на что, – сказал ему отец. – А мы как же?

– То есть ты? – ответил Эдди.

Разве мог он забыть про свои обязанности в зоопарке Тейтельбаума, зоомагазинчике, где в витрине спали три-четыре дворняги, присыпанные опилками? Внутри в ста галлонах воды плавали золотые рыбки, четыре канарейки распевали свое «фьюти-тьюти-фьют», и все ждали, когда он задаст им семян, мотыля да каши. Бедный Ицик Халфбунт, обезьяна, привезенная из Франции, из Парижа, он тоже ждал, грызя свой берет. Ицик очень походил на дядю мистера Тейтельбаума, умершего от еврейства в эпидемию 1940–1941 годов. По этой причине его нельзя было продать. И зря – считали все вокруг, поскольку некий итальянец из местных готов был заплатить за обезьяну чуть ли не 45 долларов.

В своей скорби мистер Тейтельбаум отвернулся от своего ближнего – от человека, и дальше всю жизнь щурился как кот, прыгал как птица и сидел как побитая собака. Когда Эдди приходил вечером, отец твердил как попугай:

– Эдди, не оставляй дверь открытой, а то мы с птичками улетим.

– Папа, если есть крылья, лети, – отвечал Эдди.

Так Эдди жил долгие годы, с самого детства: разгребал собачье дерьмо и птичий корм, наблюдал, как золотые рыбки плавают, едят и умирают в огромном стеклянном аквариуме вдали от Китая.

Как-то в июле, в понедельник, солнечным, жарким и ранним утром Эдди созвал всех мальчишек и дал им задание изучить и отметить на плане все помещения. Карл отлично знал подвал, но Эдди нужен был перечень всех дверей и окон с указанием их состояния. В этом блоке было три дома – 1432, 1434 и 1436. Эдди потребовал, чтобы они вели дневник: ему нужна была статистика – сколько женщин и в какие часы пользуются домовыми прачечными, насколько горяча горячая вода в разное время суток.

– Поскольку теперь мы будем работать с газами. Газы могут расширяться, сжиматься, распространяться, распыляясь, и сжижаться. Если в какой-то момент возникнет опасная ситуация, я сам с ней разберусь и отвечать тоже буду я. Но вы хоть чуточку соображайте, что делаете. Обещаю, – твердо сказал он, – это будет забавно.

Он потребовал, чтобы они освоили некоторые инструменты. Карл, будучи сыном Клопа – водопроводчика, электрика и вообще мастера на все руки, – с радостью ринулся всех обучать. В утренние, наполненные гулом стиральных машин часы они под руководством Карла сверлили едва заметные дырки в стенах подвала и просовывали туда прочные резиновые трубки. Для первой серии экспериментов требовался трубопровод.

– Я есмь полая вена и аорта [17], – перефразировал Эдди. – Все, что исходит от меня, ко мне возвращается. Вы будете инженерами. Придумайте лучший способ подпитать все прилежащие помещения.

Под «подпитать», отметил Шмуэл, он имел в виду «удушить».

К двадцать девятому июля все было готово. В 8 часов 13 минут утра провели первое испытание – на ограниченном пространстве. В 8 часов 12 минут, перед самым «моментом пфф» [18]в подвале произошла транзакция – мусор из малых контейнеров перенесли в большие; ранние пташки – бабушки, пошатываясь после бессонной ночи, покидали белье в корыта; мальчишки в плавках выкатили детские коляски на утреннюю прохладу. Приехал грузовик с углем, развернулся, перегородил тротуар, встал, опустил кузов у закопченного окна и зафырчал.

Радио у мистера Клопа было включено на полную громкость. Работая – вытаскивая с помощью Карла по деревянной лестнице баки из подвала, ругаясь с угольщиками, перегородившими проход, он слушал новости. Он хотел знать, выкатится ли солнце, яркое, как всегда, и нет ли вероятности дождя – его брат выращивал в Нью-Джерси помидоры.

В 8 часов 13 минут будильник в лаборатории прозвенел свою реплику. Эдди нажал на кнопку на обычной стеклянной кофеварке, из носика которой в стену уходили две трубочки. Раздалось легкое шипение, кофеварка наполнилась паром, который тут же рассеялся.

Через сорок секунд мистер Клоп зарычал:

– Черт, кто это перднул?

Запах был не совсем такой – Эдди – он же изготовил смесь – это знал. Он предполагался более свежим, скунсовым, ближе к запахам, которыми растения и животные отпугивают врагов, но сильнее. О том, что определенного успеха он добился, Эдди понял по воплям угольщиков и визгу старушек.

Эдди, довольный, нажал еще одну кнопку, на этот раз на усовершенствованном пылесосе миссис Шпиц. Обратный процесс занял не более двух минут. Стеклянная емкость затуманилась, носик заткнули, джин вернулся.

Эдди понимал, что мальчишкам нужно время, чтобы уйти со своих наблюдательных постов и от людей, которые за ними наблюдали. И в эти короткие мгновения сердце его заходилось, как заходятся сердца после великого акта любви. С ощущением опустошенности пришла и мигрень. Когда Карл возбужденно докладывал новости, он слушал с грустью: что есть жизнь, думал он.

– Вот это да! – завопил Карл. – Историческое событие! С ума сойти! Эдди, Эдди – какая тайна! Никто не понимает, как, что, откуда…

– Однако, – сказал Эдди, – ты бы поутих, Карл.

– Эдди, представляешь, никто не может ничего вычислить, – продолжал Карл. – Сколько это длилось? Все закончилось до того, как эта толстуха Горедински вышла из нашей уборной. Она с воплем натягивала подштанники и одергивала платье. Я смотрел из двери. Кстати, она не должна пользоваться этой уборной. Она наша.

– Ну да, – сказал Эдди.

– Ты погоди, погоди, послушай. Отец все твердил: «Боже ты мой! Неужели я забыл, где выхлопную трубу открыть? Боже ты мой, что ж я наделал? Или дымоход повредил? Скажите мне, хоть намекните».