Евгений Туинов - Из-за девчонки (сборник)

Говоря это, он замедлил шаги и огляделся. Они шли по скверу, который лет через тридцать обещал стать дремучим, но пока что имел какой-то карантинный вид. Все деревца, чуть выше человеческого роста, белыми тряпочками были привязаны к подпоркам. Садовые скамейки среди них стояли как топчаны в поликлинике. Впрочем, дома по обе стороны, светлые, ровные, казались вычерченными прямо на сером небе, к ним очень шло это призрачное и трогательное обещание сквера.

– Ладно, присядем, – сказал Костя, помедлив. – Все равно где-то поговорить надо.

У Игоря похолодело сердце: значит, все-таки… все-таки он правильно понял. По дороге в овощной и там, в очереди, он боялся и ждал этого разговора. Недаром Костя так решительно вызвался пойти в магазин, невзирая на все мамины уговоры.

Они уселись на холодной скамейке, под которой, урча, копошился и таял сугроб. Просторный сквер просматривался из конца в конец, он был пуст, если не считать нескольких малолеток, которые, шлындая по лужам в резиновых сапогах, озабоченно пускали кораблики.

Костя не спешил с разговором. Он достал из кармана пальто зеленую пачку андаманских сигарет, на которой была нарисована желтая цветочная гроздь, что-то вроде мимозы, закурил. Игорь молча смотрел на него: всю свою жизнь Костя был по убеждению некурящим.

– На мне общественное поручение, – проговорил Костя, повернувшись и глядя Игорю в лицо своими немолодыми глазами. – Женщины просили на тебя повлиять. Будто бы ты совершенно от дома отбился. Я не считал себя вправе вмешиваться, но раз уж выслушал одну сторону, надо дать высказаться и другой. В чем проблема?

Игорь облегченно вздохнул: т о т разговор откладывался на неопределенное время. «Трус, жалкий трус! – выругал он себя. – Обрадовался отсрочке!» Машинально сунул руку в карман, достал божка, повертел его в пальцах. Круглое лицо толстяка младенчески улыбалось во весь беззубый рот, короткие ручки покойно лежали на толстом животе. Пальцы приятно защекотало. Особого восторга Игорь не испытывал, но ощущение простоты и раскованности немного закружило голову.

– А не боишься? – насмешливо спросил Костя. – Игрушечка-то опасная. Впрочем, я на себе проверял: чего человек не хочет сказать – того и не скажет. Но уж что хочет сказать – скажет всенепременно.

– Нет, не боюсь, – сказал Игорь. – Мне от тебя скрывать нечего.

Все как бы осветилось вокруг скрытым солнцем: стены домов ярко белели в темно-асфальтовом небе, рыжие ручьи, извиваясь и журча, бежали у самых их ног, мостовая отдавала лиловым.

– Давно хочу тебя спросить… – заговорил он. – Как ты думаешь, можно ли любить плохого человека? Заведомо плохого, я имею в виду.

Костя ответил не сразу. Он поёжился, посмотрел по сторонам.

– Сама постановка вопроса, – проговорил он наконец, – сама постановка вопроса показывает, что никакой любви тут нет и в помине.

– А что же есть?

– Может быть, любопытство, новизна, стремление понять, разгадать, объяснить, да мало ли что.

Игорь представил себе Сонино лицо – светлое, веснушчатое, с нахмуренными золотыми бровями…

– Нет, ты не прав, – сказал он. – Чего-то ты, наверно, не знаешь.

– Возможно, – согласился Костя и искоса посмотрел на Игоря. – А почему наши так к ней плохо относятся?

– Да все проклятая коллизия, – сказал Игорь. – «Мы и они». «Они» – это те, кто живет не так, как мы, а значит – не так, как надо. Отсюда и неприязнь.

– М-да, коллизия… – задумчиво повторил Костя. – Ты понимаешь, Гошка, я с трудом себе представляю, как это можно – сидеть два года в одном классе и еле тянуть.

– Это в тебе говорит психологический стереотип! – запальчиво возразил Игорь. – Второгодница – значит, ленива, глупа, распущенна. Так и старики рассуждают, и Нинка. Ты тут, прости, не оригинален. Видишь ли, учеба – это в своем роде компромисс, приходится чем-то поступаться, а она поступаться принципиально не хочет. Есть люди, органически неспособные к компромиссам, подлаживаться им претит. У нее, понимаешь ли, интуитивный склад мышления…

– Красивая? – перебил его Костя.

– Да.

– К тебе как относится? Хорошо?

– Я к ней лучше, – честно сказал Игорь и сам удивился тому, что сказалось.

– Что ж так?

– Ты понимаешь, Костя, есть люди с проклятой привычкой смотреть в лицо человеку и мучиться мыслью: «Что он сейчас обо мне думает?» А самому при этом не думать ни о чем своем, то есть практически не иметь себя быть. Вот и я при ней… как бы перестаю быть. Растворяюсь. Ты меня понимаешь?

– Пытаюсь, – ответил Костя и улыбнулся. – Все это слова, Гоша, а правда проста. Игрушку-то спрячь, я тебе и так верю. А то, гляди, к ней ребята присматриваются.

Тут только Игорь заметил, что их скамейку обступили малыши, они с любопытством заглядывали в его руки. Один ребятенок даже протянул покрасневшую от холодной воды лапу – так ему хотелось дотронуться до божка.

Игорь поспешно положил фигурку в карман. Какое-то время ребята разочарованно стояли возле их скамейки, потом, оглядываясь, побрели к своим кораблям.

– Знаешь, отчего старики сердятся? – продолжал Костя. – Оттого, что ты каждый вечер уходишь, вот и всё. Если бы она хоть время от времени к нам приходила… Скажем, сегодня… И повод есть: я слайды шитанговские буду показывать.

Игорь с досадой прислушался к себе: говорить расхотелось, простые и разумные объяснения брата вызывали лишь разочарование. Костин голос доносился до него так слабо, как будто это падали черные хлопья бумажного пепла.

– Кипеж начнется… – неохотно сказал Игорь.

– Ну, кипеж я беру на себя. Приводи и не бойся. Договорились?

Игорь медлил. Все-таки Костя многого не понимал. Ну как ему объяснить? С одними людьми чувствуешь себя отлично, с другими – даже лучше того, но, когда те и другие сходятся вместе, начинаются сложности. А все оттого, что две роли одновременно играть невозможно. С Соней Игорь охотно и радостно становился зависимым, а дома именно независимостью больше всего и дорожил. Значит, что? Значит, надо все время переключаться. В театре, если один актер играет две роли в одном спектакле, он не может встретиться с самим собой. В жизни же это случается поминутно. Притом еще чувствуешь, что, пока исполняешь одну роль, другая часть публики ревниво за тобой следит («Что-то Игорек наш сегодня на себя не похож»), а надо еще позаботиться и о том, чтобы те и другие между собой поладили. Хорошо, если текст самой пьесы известен. Но откуда знать, какие замыслы роятся в голове у Сони, у Нины-маленькой, у мамы, наконец?

– Ты считаешь, что это необходимо? – спросил он.

Костя кивнул. Игорь посмотрел на него внимательнее – и охнул: лицо у брата обострилось, побледнело, губы стали темными.