Влодзимеж Вайнерт - Таинственная лаборатория профессора Рукса

В тусклом зеленоватом свете контрольных ламп, горящих на пульте навигационной кабины, Альф уже долгое время наблюдал за лицом Кирка. Таким он впервые видел своего друга. Всегда веселый и живой, Кирк с начала путешествия был неразговорчив, задумчив и почти угрюм. Неужели он боялся предстоящего длительного полета, который они совершали к системе Альфа-Центавра, находящейся на расстоянии более четырех световых лет от Земли?… [1] Звёзды Альфа и Проксима — Центавр в созвездии Центавра — самые ближние нашей солнечной системы, находятся на расстоянии 36 000 000 000 000 км. Нет, не может быть, ведь Кирк всегда с огромным энтузиазмом относился к далеким космическим полетам, и Альф точно помнил, с каким нетерпением месяц назад друг ожидал минуты старта.

— Послушай, — тихо произнес Альф, — это уже невыносимо… Ну скажи, наконец, что тебя так угнетает… ведь я знаю тебя, как самого себя и вижу, что с тобой что-то случилось.

Кирк молчал.

— Дело твое, — Альф разочарованно отвернулся, — придется мне в ближайшие месяцы полета развлекаться беседой с нашим роботом.

— Всё началось… — неожиданно после продолжительного молчания начал Кирк, — началось, когда я, а было мне не многим более шестнадцати лет, был на курсах пилотажа в ракетном центре в городе Н.

По соседству с домом, в котором мы квартировались, находилась лаборатория профессора Рукса.

Ты, наверное, помнишь его с того времени, когда он был научным руководителем Центрального астрофизического института и прославился открытием нового метода исследования состава атмосфер отдаленных небесных тел, а также теории антигравитации.

Потом он неожиданно бросил Институт и поселился в Н., посвятив всё своё время каким-то таинственным опытам, которые проводил сам, никого не допуская и ревностно защищая доступ в свою лабораторию. Впрочем, он совершенно стал чудаком: ни с кем не разговаривал, никого не замечал. Сделался в конце концов предметом насмешек всех, кто его знал. Только я никогда не насмехался над ним. Уж очень меня интересовала его таинственная лаборатория и сам необычный Рукс.

Часто вместе с друзьями мы следили за профессором сквозь щели в жалюзи его лаборатории. Единственное, что мы могли тогда увидеть, — это то, что многие часы он просиживал у экрана гигантского кинескопа, который, вероятно, сам сконструировал.

Однажды, когда я, как обычно, вечером, прижавшись носом к стеклу, наблюдал черед небольшое отверстие, что происходило в лаборатории, неожиданно чьи-то руки схватили меня и потянули в направлении открытых дверей лаборатории.

— Ага, лопался! — кричал профессор, — наконец-то ты мне попался, сорванец! Подглядывать? Пришел твой последний час! Как раз мне нужен новый материал для корпусов электронных ламп, а твои кости вполне подходят. Это будет тебе наказание за подглядывание старого профессора!

Он говорил, стараясь сделать выражение своего лица строгим, но глаза под седыми нависшими бровями смотрели доброжелательно.

Когда я очутился в лаборатории, профессор посадил меня в кресло, некоторое время грозно смотрел на меня и, наконец, произнес:

— Ты хочешь знать мою тайну? Всё хочешь знать? Зачем подглядывал? Ну, отвечай!

Я поспешно поддакнул, еще не совсем оправившись от страха, который нагнал на меня Рукс.

Профессор замолчал, внимательно разглядывая меня. Я не мог усидеть спокойно на стуле под этими пронизывающими и испытующими взглядами.

— Хорошо, мой мальчик, ты узнаешь, — вдруг сказал он неожиданно мягко, — ведь в жизни каждого, даже самого большого нелюдима, бывают такие минуты, когда ему хочется с кем-нибудь поговорить.

Тогда я не знал, да и никогда уже не узнал, почему он выбрал именно меня.

Я сидел сгорбившись в кресле и с любопытством рассматривал эту удивительную лабораторию. Меня поразила огромная величина и необычайная форма многочисленных устройств, о назначении которых я не имел малейшего представления.

Среди всей путаницы проводов, ламп и необыкновенных аппаратов господствовал громадный экран кинескопа, площадью более десяти квадратных метров, напоминающий экраны в давнишних панорамных кинотеатрах.

Профессор медленным шагом подошёл к кинескопу и повернул ручку выключателя. Послышалось приглушенное гудение, похожее на издаваемое катодными лампами под напряжением, и экран начал постепенно разъясняться в то время, как остальные огни погасли.

— Какой период древней истории тебя больше всего интересует? — спросил он неожиданно.

Я видел его темную, слегка сутуловатую фигуру в длинном кителе на фоне светлого пятна экрана. Рукс в этот момент показался мне необычайным волшебником, который начнет проделывать различные чудеса.

Вопрос, который он мне задал, вернул меня к действительности, но так одновременно поразил, что я даже вздрогнул.

Что общего имеет история с открытиями, сделанными профессором, несомненно астрофизического характера?

— Отвечай! — торопил профессор, — быстрее!

— Я… не знаю, может… может быть фараоны, пирамиды, древний Египет… — пробормотал я нерешительно.

— Хорошо, я покажу тебе пирамиды и фараонов. И Рукс нажал сразу несколько клавишей на большом распределительном щите, после чего перевел какой-то рычаг. Монотонное гудение перешло в более высокий музыкальный тон и перед моими глазами на экране появилось цветное изображение… земного шара. Оно начало постепенно увеличиваться, концентрируясь на африканском континенте. Казалось, что мы летим на ракете, с огромной скоростью приближаясь к Земле.

Вот все отчетливее вырисовывается пустыня. Весь экран занимает желтое пятно, все отчетливее и больше становятся дюны и волнистые пески и вдруг… вдруг, как будто бы рядом со мной я увидел громадные обломки скал и толпы черных полуобнаженных египетских рабов, которые на канатах подтягивали огромные валуны для строительства пирамиды…

Все это происходило бесшумно. Это было сказочно. Размахивающие длинными палками надсмотрщики рабов, стада верблюдов и ослов, тянущих через глубокий песок балки для строительных лесов, люди, изнывающие под знойным африканским солнцем.

Картина передвигалась, появлялись все новые и новые сцены.

— Это фильм? — спросил я удивленный. Профессор строго посмотрел на меня и медленно, отчеканивая каждое слово, ответил:

— То, что ты здесь видишь, — это непосредственная картина тех давно минувших времен. Впрочем, ты сейчас всё поймёшь…