Виктор Колупаев - Звезды

Почему? Разве он знал это? Разве это можно знать? Потому что она — Миррей. Красота? Конечно. Миррей была красива. Темно-рыжие волосы падали сверкающим каскадом ей на плечи. И лицо… У нее было красивое лицо, узкое, с высоким лбом и раскосыми миндалевидными глазами. Но ведь он видел много женщин, красота которых была более совершенной, и ни одна из них — в том числе и Ульма — не тронула его сердца… Нет, он не знал, почему любит именно ее, Миррей, ничем не выделяющуюся среди других женщин.

Когда он возвращался из очередного полета, то всегда искал встреч с нею. Встречи эти были односторонними. Только он знал, что сегодня будет встреча. Он появлялся там, где должна была появиться Миррей, и смотрел на нее, слушал, что она говорит. Он знал ее хорошо. Миррей даже и не подозревала, как хорошо он знал ее.

— Миррей, я люблю тебя просто потому, что ты существуешь…

Она сделала еще шаг. Какие у нее глаза. Словно он видит ее всю насквозь. Словно он всю ее знает. И столько силы в этих глазах, не грубой, тупой, а умной и доброй силы!..

Главный Администратор не знал, что ему делать. Спектакль становился интересным. Администратора наверняка ожидала бы похвала, если бы не тот факт, что женщина была женой Оверкранца. Оверкранц не простит ему, если хоть малейшая тень упадет на Миррей.

— Миррей, я должен предупредить вас, что в основе любви лежит звериный инстинкт размножения. Человек не может позволить себе опуститься до уровня зверя… Миррей, вы должны уйти. Вы уже не нужны здесь больше.

— Нет, я хочу знать… — Она легким движением руки остановила Главного Администратора. — Торн, ты любишь меня. Что это такое? Что ты чувствуешь?

— Миррей, тебе действительно лучше уйти! Уходи и знай, что тебя кто-то любит. Гордись тем, что тебя любили. Уходи… Ты уже преступила черту, за которой тебе не простят твоего поведения.

— Мне сейчас показалось, что ты прижал меня к своей груди. Это и есть любовь?

— И это, Миррей. Я тысячи раз прижимал тебя к своей груди, только ты этого не замечала… И все же остановись. Уйди. Не давай повода этой толпе смеяться над тобой.

— Но ты не боишься этого!

— Да, потому что любовь сильнее любой насмешки, любого издевательства. Ничего нет сильнее любви!

— Но я тоже хочу быть сильной! Меня уже не трогает, что скажут они про меня. Мне хочется слушать, что говоришь ты. Мне хочется знать о тебе все. Кто ты? Какой ты? Я вижу, что ты сильный и гордый. Ты не боишься их. Но ведь и я их не боюсь, хотя только что умирала от страха!

— Миррей, я жалею, что моя любовь привела тебя сюда.

— Что же могло заставить отважного космолетчика жалеть меня? Или ты только за собой оставляешь право быть гордым? Почему ты боишься, что я не уйду отсюда?

— Но ведь они расправятся и с тобой! Они не посмотрят, что ты жена Оверкранца. Эта сенсация нужна им, как воздух. Из-за своей любви к тебе я готов идти даже на смерть. Но что может тебя заставить идти на это?

— Любовь… Наверное, тоже…

Она подошла к нему почти вплотную. Он не сдвинулся с места, понимая, что теперь и она не уйдет отсюда.

— Торн… Что-то случилось со мной. Внезапно. Я всегда считала, что любовь — это позор. Но сейчас… Скажи мне что-нибудь. Мне хочется слушать тебя. Может быть, я начинаю понимать, что такое любовь?

— Нет, Миррей. Этого нельзя понять.

— Тогда я и не буду стараться понимать это. Я буду просто любить тебя, буду всегда с тобой.

— Миррей, это конец и для тебя…

— Не продолжай. Я сразу же разлюблю тебя, если ты будешь чего-нибудь бояться. Ты сильный и смелый. Ты гордый! Неужели ты их боишься? Вот видишь, я обнимаю тебя. Значит, я люблю тебя, да?

Она медленно-медленно подняла руки и обвила ими голову Торна. Золотистая накидка женщины упала на белый пластик пола. Торн вдруг схватил Миррей, прижал к себе, потом легко поднял на руки и повернулся на месте, оглядывая зал.

Зал безмолвствовал. От неожиданности. Они все через мгновение заорут, выбросив вперед руку с опущенным вниз большим пальцем. И это будет их приговор.

— Оверкранц, — зло сказала Ульма, — и это ваша жена? Чего же нам ждать от обычных смертных, если под носом у тех, кто охраняет нравственность общества, происходит такое? Оверкранц, мне вас жаль, я презираю вас!

Оверкранц сидел в кресле согнувшись, но в остальном ничем не показывал своих чувств. Казался лишь очень уставшим.

— Ульма, умоляю вас не опережать события!

— События?! Да разве вы не видите, что она хоть сейчас готова быть с ним, нисколько не заботясь, хорошее ли сочетание генов получится в потомстве! Ей наплевать на продолжение рода гениев и красавиц. Ей наплевать на наши законы!

— Да, Ульма. Она любит его. Я знаю.

— Знаете?! Вы знали это и раньше?

— Она должна была полюбить его.

— И вы это чувствовали?

— Я сам люблю ее, Ульма.

— Как? Вы тоже?!..

В ложе космонавтов все напряглись. Их любимый командир делал глупость за глупостью. Но разве мог он делать глупости?

Бегин сказал:

— Торн всегда знал, что делал! Тут что-то не так. Пусть он даже виноват, я не буду опускать палец вниз. Торн уйдет с нами в поиск. Только бы эта кобылица, его жена, не всадила пулю ему в спину. Мы должны что-то сделать.

— За Торна я готов продать бога, — сказал Виксинд. — Я подниму палец вверх.

— Черт бы побрал вас всех и Торна в придачу, — буркнул Биви. — Я с вами, но только за компанию.

К ним подошли космолетчики других кораблей.

— Этот Торн со своей красоткой что-то ковырнули в моей душе, — сказал один. — Я понимаю его, Я и в космолетчики ушел потому, что дело шло к тому, что случилось с ним. Я тоже любил одну девушку… Надо выручать Торна.

— Но ведь нас мало, — сказал Виксинд.

— Все космолетчики согласны на этот день забыть свои моральные принципы.

— Но даже всех космолетчиков — мало. Нас мало, понимаете?

— Ничего! Мы потребуем спокойного голосования. Может быть, удастся добиться для него пожизненного изгнания? Он будет согласен. Я знаю.

— Придется добиваться изгнания для двоих…

— Смотрите! — крикнул кто-то из космолетчиков. — Главный Администратор!

Главный Администратор понял, что неожиданно попал в неприятную ситуацию. Все-таки Миррей — жена высокопоставленного сановника… Но долг восторжествовал в нем перед раболепностью. Он громко сказал:

— Миррей, вам тоже предъявляется обвинение в преступлении!

И тут зал словно взорвался. Вытянутые вперед руки с опущенным вниз большим пальцем… Но среди людей уже не было полного единодушия. Ложа космолетчиков была против такого осуждения. Да и в других местах зала тоже находились протестующие. Кое-где возникли даже небольшие потасовки…

Торн осторожно опустил Миррей на пол. Она стояла, прижавшись к нему, и, казалось, не слышала, что творится вокруг. Торн поднял руку, призывая зал к тишине.