Татьяна 100 Рожева - Можно (сборник)

Счастье ночной белладонны -

Лаской убить.

Взоры ее полусонны,

Любо ей день позабыть,

Светом луны расцвечаться,

Сердцем с луною встречаться,

Тихо под ветром качаться,

В смерти любить.

Друг мой, мы оба устали.

Радость моя!

Радости нет без печали.

Между цветами – змея.

Кто же с душой утомленной

Вспыхнет мечтой полусонной,

Кто расцветет белладонной -

Ты или я?

– Красиво…но как-то слишком по-женски… – сказала я.

– Так ведь для тебя же! А так:

Мой милый! – ты сказала мне.

Зачем в душевной глубине

Ты будишь бурные желанья?

Всё, что в тебе, влечет меня.

И вот в душе моей, звеня,

Растет, растет очарованье!

Тебя люблю я столько лет,

И нежен я, и я поэт.

Так как же это, совершенство,

Что я тебя своей не звал,

Что я тебя не целовал,

Не задыхался от блаженства?

Скажи мне, счастье, почему?

Пойми: никак я не пойму,

Зачем мы стали у предела?

Зачем не хочешь ты любить,

Себя в восторге позабыть,

Отдать и душу мне и тело?

Пойми, о нежная мечта:

Я жизнь, я солнце, красота,

Я время сказкой зачарую,

Я в страсти звезды создаю,

Я весь – весна, когда пою,

Я – светлый бог, когда целую!

– Так еще хуже! – Призналась я. – Я люблю стихи про любовь, где нет слова «любовь». А также слов «розы», «слезы», «грезы» и прочее. Мне кажется, без них поэтичней.

– Хорошо, – снисходительно улыбнулся Локки. – Тогда вот это:

Бесшумное веретено

Отпущено моей рукою.

И – мною ли оживлено -

Переливается оно

Безостановочной волною -

Веретено.

Все одинаково темно;

Все в мире переплетено

Моею собственной рукою;

И, непрерывно и одно,

Обуреваемое мною

Остановить мне не дано -

Веретено.

– Тетенька написала? – Скривилась я.

– Нет, тетенька такого написать не может! Никак! Уж извини! – Уверенно сказал Локки. – Не дано это тетенькам…. Я до сорока лет не читал стихов. Зато теперь перекатываю во рту, как конфету. Жизнь – забавна.… Вот еще тебе:

Из полутемной залы, вдруг,

Ты выскользнула в легкой шали -

Мы никому не помешали,

Мы не будили спящих слуг…

– Ну как?

– Пронизано человеколюбием. Слуг не разбудили, – оценила я.

– Да ладно.… Побудь сентиментальной. Скажи, что это красиво!

– Это туманно, ностальгично, откуда то из прошлой, не нашей жизни. Но красиво.… Не знаю…

– Это было еще до Серебряного Века. Я бы там хотел жить. Вот совсем мое:

Художник нам изобразил

Глубокий обморок сирени

И красок звучные ступени

На холст как струпья положил.

Он понял масла густоту, -

Его запекшееся лето

Лиловым мозгом разогрето,

Расширенное в духоту.

А тень-то, тень все лиловей,

Свисток иль хлыст как спичка тухнет.

Ты скажешь: повара на кухне

Готовят жирных голубей.

Угадывается качель,

Недомалеваны вуали,

И в этом сумрачном развале

Уже хозяйничает шмель».

– Это супер! – Впечатлилась я.

– И ты до сих пор не знаешь, кто это?

– Лучше скажу – нет, чем опозориться.

– Значит, я смог тебя удивить! – Победно хмыкнул Локки. – Это тоже Мандельштам!

– Смог…

– Я чувствую женщин. Только я не боюсь этого.

– Всех женщин?

– Не всех, конечно! Я хочу чувствовать тебя… Станцуем танго? – Локки поставил диск.

– Втроем? – Пошутила я.

– Пока вдвоем…, – улыбнулся он.

Звуки танго перестроили овально-стихийную геометрию комнаты в квадратно-ожидающую. Ожидающую чего…?

Танцор натянул косы на свитере словно струны, и подошел ко мне. Я судорожно вспоминала движения, которые потребуются от моих конечностей. Но, оказалось, что «танго» – просто способ прижать ко мне тело с запахом нестиранного свитера и надеющегося пота.

Спереди на джинсах образовался бугорок, похожий на спрятанный хвост приличного зайца. Стало непонятно, где у зайца перед, а где зад. И так ли уж приличен этот старый заяц…

Сжимая меня в нетанговых объятиях, Локки полез целоваться. Два его голубых глаза слились в один запрещающий знак – голубой круг с кирпичом зрачка.

– Не надо, Локки. Я не могу…

– Почему не можешь?

– Ну, потому что… не хочу…

– Понятно…

Он убрал руки, запах и щекочущую бородку, и, ссутулив безкосую спину, подошел к складкам тюля, в которых прятались друг за друга плоские розочки.

– Ну, ты чего? – Тронула я его за плечо. – Мы могли бы дружить. Друзья, знаешь, на дороге не валяются…

– Не хочу, – ответил он, дыханием напугав розочки.

– Почему? Если ты скажешь, что так уже влюбился, это же неправда…

– Не хочу! – Повысил он голос.

– Не надо так, пожалуйста. А я обрадовалась, что у меня теперь есть, с кем пойти на джаз. Ну не вызвал ты во мне желания изнасиловать тебя на подоконнике, ну и что? Нельзя общаться разве?

– Я не вижу в этом смысла!

– Вот я и говорю… в койку со мной идти есть желающие, а на джаз нету. А я думала изменить ситуацию. На джаз пошла бы с удовольствием, к койке у меня другие требования.

– Жаль, что не совпало. Мне бы хотелось это совместить.

– Все? Это тупик?

– Для меня – да! – Резко повернулся он ко мне.

– Ну и чем ты отличаешься от остальных в таком случае? Тех, которые действуют по избитой схеме кофе-стишок-койка? Ну, у тебя джаз и чай. Из Шри-Ланки. Убей мечту… Мне показалось, ты другой.…

– Очень многим я отличаюсь! Я не мечтаю о койке!

– Правильно. Мечтать надо о мире во всем мире. Проводи меня, пожалуйста, до открытой двери…

Он молча вышел со мной в коридор.

– Goodbye, baby! – Произнес Локки, театрально помахав мне косточкой локтя в серой косе рукава.

– Oh, Yeеееs! – Гулко прозвучала я с лестницы заключительным аккордом…

От него остался запах роскоши и сквозная дыра в душе. И еще убийственный контраст между его внешним обликом и тем, что выражал его взгляд. Высокий, голубоглазый, коротко-стриженый, воплощение успеха во всем, на первую встречу он приехал во внедорожнике, на вторую в кабриолете. Холеный вид, безупречность в одежде, в юморе, в сексе и… мертвые глаза. В них та же выжженная пустыня, что и на фото, которое он прислал перед встречей. Солнце и пески до горизонта. Он на мотоцикле, улыбается в камеру одним лицом. Глаза, словно не его и не отсюда, заперты в тесной пустоте.

У нас было две встречи – кофе и секс. Я понимала, что он мне не по силам. У меня будет замыкание, вылетят пробки, моя легкая электростанция не потянет этот энергоемкий прибор. Понимала, но все равно ревела, когда он не ответил на последнюю СМС…

Секс с ним был путешествием в машине времени в апокалиптическое будущее. Кабриолет в подземном паркинге, автоматические двери отеля, скоростной прозрачный лифт, магнитный ключ – все это осталось в нашем времени. Закрыв дверь номера, он стал молча раздеваться, глядя сквозь меня мертвыми глазами.