Реймонд Карвер - Собор

Я покачал головой. Хотя видеть этого он не мог. Слепому что кивок, что улыбка — все едино.

— Не верю я в бога. Ни во что не верю. Иногда от этого паршиво. Вы понимаете?

— Конечно, конечно.

— Вот так, — сказал я.

Англичанин все еще что-то рассказывал. Жена вздохнула во сне. Вздохнула, но не проснулась.

— Извините меня, — сказал я. — Но я не могу описать собор. Не умею, и все тут. Больше и пытаться не стоит.

Слепой сидел неподвижно, опустив голову, и слушал меня.

Я сказал:

— Дело в том, что соборы меня не интересуют. Абсолютно. Соборы… Их и показывают-то по телевизору поздно ночью. Чего уж там.

Слепой откашлялся. Он что-то задумал. Вытащил носовой платок из заднего кармана. Потом сказал:

— Понял, дружище. Все нормально. Это бывает. Не переживайте, — сказал он. — Окажите мне услугу. Мне кое-что в голову пришло. У вас найдется плотная бумага? И ручка. Мы сейчас кое-что сделаем — вместе нарисуем собор. Надо только найти ручку и плотную бумагу. Поищите, дружище.

Пришлось идти наверх. Ноги подгибались от слабости. Будто я долго бежал. Поискал в комнате жены. В корзиночке на столе нашел несколько шариковых авторучек. Но где достать бумагу, которую он просит?

Внизу, на кухне, нашелся пустой бумажный пакет из-под лука. Вытряхнув шелуху, я принес пакет в гостиную и присел у ног слепого. Сдвинув какие-то вещи, положил пакет на кофейный столик и разгладил.

Слепой встал с дивана и сел на ковер рядом.

Он ощупал бумагу. Сверху, снизу, с боков. Края, даже края. Ощупал углы.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо. Начнем.

Он нащупал мою руку, в которой я держал ручку. Сжал мою руку своей.

— Вперед, дружище, рисуйте, — сказал он. — Рисуйте. У вас получится. Я буду рисовать с вами. Все будет в порядке. Начинайте, говорю вам. У вас получится. Рисуйте.

Вот я и начал. Сначала нарисовал коробочку, похожую на дом. Это вполне мог быть и мой дом. Потом подрисовал крышу. Над крышей нарисовал два шпиля. Умора, так и психом стать недолго!

— Великолепно, — сказал он. — Фантастика. Вы молодец, — сказал он. — Наверняка даже не подозревали, что способны на такое, верно, дружище? В нашей жизни вообще много странного. Продолжайте. Смелее.

Я прорезал арочные окна. Нарисовал контрфорсы. Навесил большие двери. Все рисовал и рисовал. Телевизионные передачи закончились. Я отложил ручку и размял пальцы. Слепой начал ощупывать бумагу. Он притрагивался кончиками пальцев к рисунку и кивал головой.

— Хорошо получается, — сказал слепой.

Я снова взял ручку, а он снова нащупал мою руку. Я продолжал. Я рисовать не умею. Но тем не менее рисовал.

Жена проснулась и наблюдала за нами. Она сидела на диване в распахнутом халате. Потом сказала:

— Что это вы делаете? Можете объяснить?

Я ничего не ответил.

Слепой сказал:

— Рисуем собор. Вдвоем, — сказал он ей. — Нажимайте сильнее, — сказал он мне. — Вот так. Хорошо. Прекрасно. У вас, дружище, получается. Знаю, получается. Вы и не подозревали, что можете. Но ведь можете, правда? Осталось совсем немного. Понимаете? Потерпите еще немножко. Есть у нас еще порох в пороховнице, — сказал он. — Теперь нарисуем людей. Что же это за собор без людей?

Жена сказала:

— Что происходит, Роберт, что вы делаете? Что происходит?

— Все в порядке, — сказал он ей. — Теперь закройте глаза, — сказал он мне.

Я закрыл. Сразу же, как он сказал.

— Закрыли? — сказал он. — Не подсматривайте.

— Закрыл, — сказал я.

— Не открывайте, — сказал он. — Не останавливайтесь. Рисуйте.

Мы продолжали рисовать. Его пальцы оседлали мои. Ничего подобного я в жизни не испытывал.

— Кажется, все. Вроде получилось, — сказал он. — Взгляните. Нравится?

Но мне хотелось еще немного посидеть с закрытыми глазами. Мне казалось, что открывать их пока не следует.

— Ну? — сказал он. — Видите?

Я все еще не открывал глаз. Я был у себя дома. Это я знал. Но у меня появилось ощущение, будто стен вокруг не осталось.

— Вот это да, — сказал я.

Мой муж сидит и ест. Но я сомневаюсь, что он по-настоящему голоден. Поставив локти на стол, он жует и смотрит в одну точку. Переводит взгляд на меня и отворачивается. Вытирает рот салфеткой. Пожимает плечами и продолжает жевать.

— Чего ты на меня уставилась? — говорит он. — В чем дело? — и откладывает вилку в сторону.

— Я и не думала на тебя смотреть, — говорю я и качаю головой.

Звонит телефон.

— Не подходи, — говорит он.

— Может, это твоя мать, — говорю я.

— Тогда послушай, но сразу не отвечай, — говорит он.

Я поднимаю трубку и слушаю. Мой муж перестает жевать.

— Ну что, опять? — говорит он, когда я молча кладу трубку на рычаг. Снова принимается за еду. Но вдруг швыряет салфетку прямо в тарелку. — Черт возьми, почему люди не могут не совать нос в чужие дела? Может быть, ты мне скажешь, в чем я не прав? Я там был не один. Мы все обсудили и решили сообща. На кой дьявол нам было тащиться целых пять миль до машины? И нечего корчить из себя судью! Ты слышишь?

— Ты же знаешь, — говорю я.

Он говорит:

— Что я знаю, Клэр? Скажи, что я должен знать. Я знаю только одно. — Он, как ему кажется, выразительно смотрит на меня. — Она уже была мертвая. О чем я, конечно, как и все мы, весьма сожалею. Но она была мертвая.

— В том-то и дело, — говорю я.

Он снимает локти со стола. Отшвыривает стул. Вытаскивает сигареты и, прихватив банку пива, уходит в сад. В окно я вижу, как он усаживается в шезлонг и снова берет газету.

Его имя напечатано на первой полосе. Вместе с именами его друзей.

Я стою с закрытыми глазами и крепко держусь за край раковины. Одним махом сметаю всю посуду из сушилки на пол.

Он не шевелится. Я уверена, что он слышал. Он едва приподнимает голову, словно прислушивается. Но даже не оборачивается.

Он, и Гордон Джонсон, и Мел Дорн, и Верн Уильямс любят покер, боулинг и рыбалку. На рыбалку они ездят весной и в начале лета, пока еще не прибыли на отдых многочисленные родственники. Все четверо — приличные люди, примерные мужья и отцы, хорошие работники. У всех есть сыновья или дочери, которые ходят в школу вместе с нашим сыном Дином.

Так вот, в прошлую пятницу эти примерные мужья и отцы отправились на речку Начес. Оставив машину в горах, они пошли к месту рыбалки пешком. С собой захватили спальные мешки, еду, карты и виски.

Девушку они заметили еще до того, как разбили лагерь. На нее наткнулся Мел Дорн. Она была совершенно голая. Запутавшись в низко склонившихся ветвях дерева, она лежала у самого берега.

Мел позвал остальных. Они обсудили, что делать дальше. Один из них — мой Стюарт не говорит кто — сказал, что они должны немедленно ехать назад. Другие, отводя взгляд в сторону, сказали, что они против. Они-де устали, время позднее, и девушка эта никуда не денется.