Речел Гулд - Миссис Элизабет Дэвис

В те годы, когда Майлс Дэвис только начинал приобретать известность, никому и в голову не приходило, что у него есть жена. Никому из тех, с кем Майлс считался. Для него не шли в счёт соседи или несколько приятелей, с которыми Дэвисы когда-то учились в одном колледже. Разумеется, эти приятели знали, что у него есть жена, но относились к Дэвисам так, как принято относиться к брачной паре, воспринимая Дэвисов как некое единое целое, а не как двух самостоятельных людей, соединённых браком.

Нет, старые приятели или там соседи в счёт не шли. В счёт шли только редакторы журналов или режиссёры, работающие на радио, те, кто покупали его прозу и, таким образом, укрепляли его репутацию. Вот эти-то редакторы и режиссёры, как правило, даже не подозревали, что Дэвис женат. Возможно, они замечали, что один и тот же женский голос зовёт Майлса к телефону, когда они звонили, чтобы договориться о количестве слов или о переносе срока, к которому Майлсу следовало закончить работу. Но они, должно быть, считали, что этот мягкий, вежливый голос принадлежит секретарше. Конечно же, писатели нуждаются в секретарше, особенно когда делают первые шаги, как Майлс. По существу, Элизабет и была для Майлса своего рода секретаршей. Она занималась всем тем, что сам Майлс считал механической стороной творчества. Она снимала копии с его рукописей, договаривалась об интервью, вычитывала гранки, ограждала от людей, которых он избегал.

«Люди думают, — бывало говорил Майлс, — что жизнь писателя беззаботна, но на самом деле в ней не больше разнообразия, чем в жизни рабочего, стоящего у сборочного конвейера». В ответ ему сочувственно кивали, признавая все тяготы, выпавшие на его писательскую долю. Он частенько делился этой мыслью с интервьюерами, многие из которых сами мечтали стать писателями (Майлс Дэвис вызывал их восхищение, ибо ему всегда было что сказать о писательском призвании, о колоссальном творческом напряжении, о неисчерпаемых источниках подсознания) и потому хорошо понимали, как мучительно рождается замысел и как тяжело его воплотить в слово. Большинство интервьюеров уходили, так и не заметив, имеет ли Элизабет Дэвис что-либо общее с экспериментальной прозой и тщательно отделанными стихотворениями, регулярно публикуемыми в солидных и авангардистских журналах. Иногда, посередине интервью, в кабинете, заставленном книгами, появлялась Элизабет с подносом, на котором стояли голубые фарфоровые чашки, небольшой чайник с жасминным чаем и плавающими в нём лепестками и блюдце, с аккуратно нарезанными ломтиками лимона. Интервьюер мог бы отметить, что она хороша собой — как и подобает жене Майлса Дэвиса, — мог бы записать в блокнот несколько слов о бледных лепестках, плавающих в ароматном прозрачном чае, и потом, после ухода Элизабет, спросить:

— Это ваша жена?

— Да, — ответил бы Майлс.

— А чем она занимается?

— Элизабет? Пожалуй, её можно назвать домашней хозяйкой.

Так что, если порой Элизабет упоминали в статьях о Майлсе, то лишь как домашнюю хозяйку. Всё остальное читатель мог домыслить сам: женился Майлс на Элизабет в молодости, просто потому, что она была красивой, но по сути она была никем, пустым местом, лишённым фантазии, творческого дара, за исключением разве что дара сервировать чай в духе натюрмортов Брака. Читателю было не трудно догадаться, что Майлс сожалел о своей ранней женитьбе: ведь с блестящими столичными женщинами он познакомился позже, когда уже получил признание.

Познакомился Майлс с Элизабет в Оксфорде. Оба они изучали английский язык и литературу. Тот факт, что он по окончании университета получил диплом первой степени, а она — лишь второй, некоторые их друзья — отнюдь не по доброте душевной — объясняли тем, что Майлс умел схватывать на лету выражения и словечки модных критиков, а не тем, что он от природы был способнее Элизабет. Майлс был блестящим оратором, а для многих это свидетельство блестящего ума. Она же была куда сдержанней и говорила с людьми, лишь убедившись, что они того стоят. Порой новые знакомые считали её высокомерной и необщительной, но подружившись с кем-то, Элизабет долго оставалась верна своей дружбе. У Майлса всегда были новые, очень хорошие друзья, замечательные, как казалось поначалу, люди. Правда, с каждой неделей они, обычно, становились менее замечательными и куда-то исчезали, чтобы уступить место другим замечательным людям. В каком-то смысле, единственным другом Майлса была Элизабет.

В его связях и делах — по мере того, как они играли всё большую роль в жизни Майлса — Элизабет помогала и опекала его, хотя он и не догадывался об этом. Ещё в самом начале она поняла, что он ненавидит соперничество, особенно тех, кто рядом с ним, так что она всячески избегала, почти бессознательно, соревноваться с Майлсом в какой-либо сфере или области. Элизабет знала, хотя он никогда не говорил этого вслух, что он испытал чувство облегчения, когда она, вопреки ожиданиям, получила обыкновенный диплом. Таким образом их интеллектуальный табель о рангах был как бы узаконен. Она также знала, что он не воспринимал всерьёз её литературных амбиций. Когда они только познакомились, он обрадовался, что у неё есть литературные амбиции — для него это означало, что с ней можно говорить об ужасающем одиночестве писателя, и она всё поймёт. Ему также нравилось говорить с Элизабет о поэзии: у неё был ясный ум, и её замечания отличались эмоциональностью, которой Майлсу как раз не хватало. Но когда Элизабет заговаривала о его собственных опытах, он становился рассеянным и замкнутым.

— Мне нечего тебе сказать, — говаривал он, словно непреложность писательского мышления навевала на него печаль. — Если я скажу, то всё исчезнет, рассеется, разлетится на мелкие осколки и больше никогда не соберётся воедино, как бы ни напрягал я свой мозг. Видишь ли, то, о чём говоришь, исчезает. Слова, сказанные о предмете, подменяют сам предмет. Если бы я мог всё тебе объяснить, то писать стихи было бы просто незачем.

В знак утешения за всё, что было наговорено, он, обычно, целовал её, но подобные поцелуи ей не нравились. Они были похожи на конфеты, которые даёшь ребёнку, которого обещал сводить в зоопарк, но не сделал этого, потому что не хватило времени. Майлс и Элизабет поженились незадолго до окончания университета. Когда они переехали в Лондон и поселились в небольшой квартирке около Риджентс Парк, жизнь обрела заведенный ритм. Майлса, казалось, воротило от этого, но для его работы такой образ жизни был необходим.