Ксения Мельник - Неуловимые мстители

— Ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ту, ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ба-ба-ба…

Его руки маршировали по черно-белой пустыне, усталые и измученные, все в крови. Только бы доползти до спасения, клавиша за клавишей!

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата. — Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-тари-ТАТА.

Аплодисменты…

Всё.

— Стоп! — закричал режиссер из своего угла. — Да здравствуют пресвятые угодники, Ленин и Чебурашка!

На часах было 12:14.

Дима встал и пошел на свое место в первом ряду. Аплодисменты стихли. Как он сыграл? Ему было страшно взглянуть на мать и Фаину Григорьевну. Он легонько потянул за штанину — больно! Ткань прилипла к ране. Он забыл поклониться.

— Сейчас пойдет моя Рита Ларина, а после нее — Соня Ковальчук. Соня и все остальные, сосредоточьтесь, пока еще есть время, чтобы нам не сидеть здесь до вечера, — сказала Анна Глебовна. Соня была одной из немногих уцелевших учениц Фаины Григорьевны. Играла она хорошо.

— Тишина в студии, — сказал режиссер. — Нет-нет, секундочку. Ушаков, будь так добр, выйди! Хватит с нас на сегодня твоего общества.

Дима посмотрел на красное лицо режиссера. Ему стало почти жалко этого простого дядьку с его простой жизнью. Соня, которая сидела рядом с Димой, сочувственно покосилась на него и протянула ему платок.

Но он его не взял. Он вскочил, уронив стул, вылетел из студии и кинулся бежать по коридору. Мать нагнала его у выхода.

— Твое пальто, Димочка. — Неверная улыбка шаталась по ее лицу, как одуревший танцор, натыкаясь на нос и уши.

Они очутились на улице. Дима прищурился, глядя сквозь пушистый воздух на розовое солнце. Вытер свой переполненный нос. Ветхие желто-розовые здания. Облупленные серо-белые хрущевки. Все омыто светом, который, кажется, можно потрогать.

— Ты очень хорошо играл, Димочка, — сказала мать и потерла глаза.

— Ты видела, как она меня резанула? Пилочкой для ногтей, а может, ножом! — вырвалось у него на высокой, писклявой ноте.

— Фаина Григорьевна? — мать все пыталась набросить на него пальто.

Дима отпихнул ее и ринулся прочь. Шел снег — это в мае-то! Он бежал в каком-то счастливом упоении, в горячке. Снег пах как свежесорванные огурцы, как лето у дедушки. Он тут же вспомнил, что больше всего на свете ему хочется иметь велосипед с ремонтным наборчиком, где есть специальный клей. Он натыкался на прохожих и отталкивал тех, кто не уступал ему дороги. С восторгом сшиб урну, промчался через перекресток под носом у гудящих машин. Будь у него велосипед, он пронесся бы на нем по дедушкиной деревне в облаке пыли.

Он бежал, чтобы сжечь во дворе желтую прошлогоднюю траву, пока до нее не добрались снег и Генка. Для этого надо взять спички, которые Неуловимые мстители на днях спрятали в своей тайной штаб-квартире. Он пнул камешек в бездомную собаку. Та залаяла и погналась за ним. На бегу он думал о любопытных деревенских коровах и нахальных козах, облепленной землей морковке, холодной реке с щекотными голубыми рыбами и ораве грязноногих ребят его возраста, которые курят сигареты и могут поймать гуся голыми руками.