Ксения Мельник - Неуловимые мстители

The Uncatchable avengers by Kseniya Melnik © 2014 by Kseniya Melnik, All Rights Reserved

Фотограф Вера Бирюкова ( Vera Biryukova)

— Так, дети, почти все готово. Давайте еще раз повторим, что надо делать, — скомандовал усатый режиссер. — Когда я скажу: «Тишина в студии. Камера! Мотор! Начали!», исполнитель, которого пригласит Анна Глебовна, должен подойти к пианино, назвать свое имя и возраст, а потом сказать, какую пьесу он сыграет и кто ее сочинил…

Дима фыркнул. Еще двое-трое детей хихикнули.

— Олег Борисович, это Детский фестиваль Чайковского, так что автор всех произведений — наш чудесный Петр Ильич, — пояснила режиссеру Анна Глебовна. Дима знал ее по прошлым городским конкурсам и репетициям. Она была директором Магаданской детской музыкальной школы № 1.

Режиссер заглянул в свой блокнот, как будто искал там имя Чайковского. На нем были узкие черные джинсы, зеленый свитер с высоким воротником и черный вельветовый пиджак. Своим видом он очень напоминал таракана. Дима поежился. Он шел первым по списку и мечтал, чтобы все поскорее кончилось. После записи его ждали другие подвиги.

— Чайковский, Петр Ильич Чайковский, — нараспев повторила Анна Глебовна. Это вызвало новые смешки, но на детей зацыкали родители и учителя с задних рядов, и в студии опять воцарилась тишина.

— Да-да, конечно. Назовете свое имя, возраст и произведение. Потом садитесь за пианино — только, пожалуйста, не возите табуреткой по полу — и играйте. Когда закончите, поклонитесь и возвращайтесь на свое место. Вот и все. Не бегите. И, пожалуйста, зрители: никто не подает голоса, пока я не скажу «стоп».

— Все понятно, дети? — спросила Анна Глебовна. — Ну так давайте покажем нашему телеканалу, на что мы способны! Олег Борисович потом отправит эту запись в Москву, а в Москве, может быть, транслируют фрагменты нашего маленького фестиваля по всей стране. Вы ведь хотите стать знаменитыми, а?

Как-то раз Димина учительница игры на фортепиано, Фаина Григорьевна, сказала ему, что среди всех преподавателей музыки еще никогда не было пианистки хуже Анны Глебовны и что она халтурщица. Дима толком не знал, что такое халтурщица, но к Анне Глебовне в пышном красном платье в складочку это слово очень даже подходило.

— И еще одно, — добавил режиссер. — Зрители, обратите внимание! Не забывайте, что вас тоже снимают. По вашим лицам должно быть видно, что вы наслаждаетесь музыкой. Под конец каждого выступления мы будем давать реакцию публики, так что, дети, рожи не корчить и в носу не ковырять!

Дима поймал себя на том, что в этот самый момент его рука потихоньку тянулась к носу.

— Боже мой, Олег Борисович, за кого вы нас принимаете? За мартышек из зоопарка? — возмутилась Анна Глебовна, замахав руками, как вентилятор. — Ей-богу, вы нас недооцениваете. Это вам не какая-нибудь шпана, которая только и умеет что по улицам собак гонять. Это самые талантливые и трудолюбивые дети во всем Магадане!

Дима обернулся и вытянул шею. Фаина Григорьевна сидела в заднем ряду, как всегда, пугающе бесстрастная. На ней была ее знаменитая горчичная шаль и огромные янтарные сережки, с которых он так часто не сводил глаз, когда она отчитывала его во время уроков, — в этих блямбах карамельного цвета перед ним прокрутилась вся его жизнь. Сейчас в студии вряд ли нашелся бы человек крупнее Фаины Григорьевны, и уж точно у нее была самая большая голова. Из-за коротких желтых волос казалось, что на ней шапка из лисьего меха.

Маленькая Димина мать сидела рядом с его учительницей, чуть отодвинувшись от нее. Когда они только вошли в студию, она села впереди вместе с Димой и остальными детьми, и режиссер заметил это уже после того, как начал свои объяснения. Ее пришлось выпроводить на последний ряд под взглядами всех собравшихся.

Мать робко улыбнулась ему, потом опустила голову. Бедная мама, она всегда трепетала перед Фаиной Григорьевной! Ну ничего, это ненадолго. Ему предстояло играть меньше минуты, а пьесу свою он знал назубок.

— Хорошо, Анна Глебовна, тогда начнем, — сказал режиссер. Они неловко поклонились друг другу и заняли свои позиции: режиссер — за группой мониторов в левом углу, а Анна Глебовна — на стуле в правом. Звукорежиссер и два оператора с камерами надели наушники. — Аппаратная, готовы?

Девушка, дремавшая за стеклом в задней части студии, встрепенулась. В отсветах экранов ее лицо было голубым, как у феи. Из переговорного устройства вместе с потрескиванием донесся ее голос:

— Готова, Олег Борисович.

Наступило молчание.

— Анна Глебовна! — взвизгнул режиссер.

— Ой! — Анна Глебовна вскочила со стула, и его ножки громко скрежетнули по полу. — Первым выступает Дима Ушаков из Магаданского училища искусств. Особое отделение для одаренных детей, — добавила она с самодовольной улыбкой.

— Тишина в студии! — гаркнул режиссер. Операторы уткнулись в видоискатели. — Камера! Мотор! Начали!

Дима встал — стул даже не сдвинулся — и уверенно зашагал к роялю, хотя от узора из черно-белых четырехлистников на полу студии у него немножко кружилась голова. Он взглянул в камеру, направленную на него, потом в камеру, смотрящую под углом на него и зрителей, потом опять в ту, которая смотрела только на него. Перевел дух. Краем глаза он увидел, как звукорежиссер шевельнулся, и микрофон скользнул ниже к его голове, точно огромный мохнатый паук, свесившийся из листвы прожекторов на потолке. Дима с трудом подавил желание поднять глаза. Снова перевел дух.

— Дима Ушаков. Девять. Девять лет, — сказал он, глядя куда-то между главной камерой и девушкой с голубым лицом за стеклом аппаратной. Микрофон подполз к его голове еще ближе. — «Марш деревянных солдатиков», — сказал он погромче. Анна Глебовна на заднем плане кивала как сумасшедшая.

Он сел, и его тут же ослепила вереница осветительных ламп. Второй микрофон змеей пробрался прямо роялю в живот. Столько суеты вокруг такой крошечной пьески! Он посмотрел на клавиши: белая, черная, белая, черная, белая, белая, черная, белая. Как могильные плиты. Стоп, подумал он, нельзя сейчас думать про змей и могильные плиты. И про пауков тоже.

Он глубоко вдохнул, потом со страхом вспомнил на середине выдоха, что им запретили издавать лишние звуки, даже тихие. Круглые часы на стене лезли в глаза, как полная луна. 12:04. Не смотри, велел себе Дима и стиснул рукой бедро. Вчера он наврал своему лучшему другу Генке, что ему надо к зубному, чтобы поставить сразу двадцать пломб, поэтому в школу он завтра не пойдет. Сказал, что весь день пролежит без сознания под наркозом. Генка развесил уши: ему что ни наплети, всему верит. Может, Генка и вправду не годится в главари их новой шайки. «Неуловимые мстители» — ого! Стоило Диме об этом вспомнить, как его кожа покрылась мурашками. Только не сейчас, не в эту минуту! Потом. Надо потерпеть до первой сходки на заброшенной стройплощадке, их тайном месте встреч. Генка сказал, для начала надо придумать секретные знаки, чтобы по ним узнавать друг дружку.