Алексей Мошин - Кочевиновы

Однажды Василиса Никифоровна Кочевинова, закупив на базаре провизию, остановилась поговорить с благочестивой мещанской старушкой Анной Александровной Буриной и сообщила той новость:

– Сестру Ольгу мы вон из дому выгнали.

Анна Александровна руками всплеснула:

– Да что вы, Василиса Никифоровна. Чего же сестрица ваша могла такого сделать?.. Ведь, должно быть, лет под тридцать ей, – тихая она всегда была, смиренная.

– В тихом омуте, мать вы моя, – слыхали, что водится?.. Неведомо с кем сестрица наша согрешила. Быть у ней ребёночку.

– А-а-а-ах, грех какой!.. С кем же это она? – притаив дыхание, полюбопытствовала благочестивая старушка.

– Не призналась, подлая. Замечали мы только, что раза два она от всенощной, не дождавшись конца, уходила. Да ещё за последнее время что-то уж очень часто в наш сад под вечер ходила, – якобы груш набрать. Принесёт груш два десятка, а сама их целый час собирает. Больше ничего не замечала.

– Ну и грех… – соболезновала Анна Александровна.

– Грех, – уж что и говорить… – охала Василиса Никифоровна, – выгнали мы её, гадину.

Быстро, очень быстро слух о «грехе» младшей Кочевиновой разнёсся по городку. Но так и не мог никто назвать того, с кем согрешила тридцатилетняя девушка. Вскоре после того, как «выгнали» Кочевиновы из дому сестру свою и как исчезла она «невесть куда», – отказался от места «безо всяких причин» живший в доме, соседнем с Кочевиновским, в работниках красивый парень Макарка и ушёл из городка, тоже «невесть куда». Это обстоятельство дало повод некоторым злым языкам называть Макарку виновником «грехопадения» младшей Кочевиновой.

Василиса Никифоровна, после изгнания Ольги, прожила лет пятнадцать и умерла, не простив сестры и не зная, где она. Пока жива была Василиса Никифоровна, от Ольги не было никаких вестей. А затем вскоре братья Кочевиновы получили письмо издалека. Сестра Ольга извещала, что она всё время честно зарабатывала свой хлеб, – сначала рукоделием, а потом стала сельской учительницей, и на этом деле находится посейчас. При ней живёт её дочь. Просит братьев сестра Ольга не о том, чтобы вернули её в свой дом, – она не желает расстаться со школой, которой служит, – она только просит прощенья у братьев за то, что причинила им огорчение.

Получивши такое письмо, брат Николай сказал брату Василию:

– Какова сестричка-то?.. Сестру Василису в гроб свела, нашу жизнь отравила… А теперь вздумала письма писать нам…

Брат Василий отвечал:

– Простить бы? А может и приехала бы?..

Николай сказал:

– Никогда.

Сестре Ольге братья ничего не ответили.

Вскоре после того брат Николай умер. Перед смертью он сказал брату Василию, что прощает сестру Ольгу.

Похоронив старшего брата, Василий Кочевинов отыскал письмо сестры Ольги, списал оттуда адрес и написал такое письмо:

«Сестра Ольга. Брат Николай, волею Божией, скончался, простивши тебя. А мне одному в доме смертельно скучно, – ты бы приехала с дочкой. Ребятишек учить и здесь можешь, а мне, кроме тебя, не кому закрыть глаза, как помру. Я тебя и раньше простил, а теперь зову: приезжай».

За сочинением и перепиской этого письма набело Василий Никифорович сидел три вечера. Старушка-кухарка, которую наняла ещё сестра Василиса, когда самой не под силу стало возиться с кухней, – отнесла «заказное» письмо на почту.

Старый дом Кочевиновых ожил, когда в нём снова поселилась Ольга Никифоровна. Теперь жила в этом доме и её дочь Софья, шестнадцатилетняя красавица, с тяжёлой косой, добрая и скромная девушка.

Василий Никифорович продолжал служить и получать свои три рубля ежемесячно в городской управе. Он уже совсем не мог работать, ему и давали только «для вида» переписать какую-нибудь коротенькую и ненужную бумажонку, и не лишали его удовольствия сидеть на том же самом месте, на котором просидел он десятки лет, не лишали старика удовольствия думать, что он служит.

– Он потому только и не помирает, что ему некогда: завтра обязательно требуется на службу идти… – грубо острили молодые писцы, которым надоело видеть неизменно торчащую на своём месте, согбенную над смехотворной, ненужной работой фигуру с серьёзным лицом, их старого трёхрублёвого сослуживца.

Возвращаясь из управы домой, Василий Никифорович целовал в лоб сестру и племянницу, обедал, читал Библию и спал. Иногда Василий Никифорович заставал у себя дома детвору: сестра и племянница учили бесплатно детей бедняков и не только учили, а иногда и кормили, и одевали. Мало-помалу некоторые детишки-сироты совсем у них прижились.

Вечером, за столом садилась пить чай большая семья. Дети зовут Василия Никифоровича дедушкой, а Софью – зовут они тётей.

– Софьюшка, – сказала однажды Ольга Никифоровна, – вместе с дядей Василием служит в управе Иванов, писец… Молодой ещё человек, – сирота он… Доучиться не на что было, – писцом поступил… Порядочное жалованье получает: пятнадцать рублей в месяц… Так вот дядя Василий уже целую неделю всё хочет сообщить… По три, по четыре слова в день передаёт, – а сам конфузится, никак докончить не может… Я поняла, что Иванов ему нравится, и что Иванову ты нравишься, Софьюшка…

– Мама, я не знаю Иванова… Я никого не люблю, только тебя, мама, да ещё доброго нашего дядю Василия, да ещё вот этих бедных детишек… И я очень, очень счастлива… Я знаю, что мы с тобой, мама, недаром живём, нужны мы этим сироткам… Поживём для них, мама…

Ольга Никифоровна обняла дочь и обе они заплакали радостными, хорошими слезами.

– А когда я полюблю кого-нибудь, – шутливо сказала девушка, – тогда… может быть, «он» меня не полюбит…

Мать воскликнула:

– Пошлёт тебе Бог счастье за доброту твою, Софьюшка, пошлёт!..

– Да ведь я уже счастлива!.. Вполне счастлива, – искренно ответила Софья.

Она понимала счастье по своему.