Вашингтон Ирвинг - Легенда об арабском астрологе

– Сын Абу Аюба! – воскликнул Абен Абус. – Ты великий путешественник и, спору нет, повидал много чудес, но что мне до тайн какой-то неведомой пирамиды и книги премудрости царя Соломона!

– Вот об этом, повелитель, я и поведу речь. Благодаря этой книге я выучился искусству магов и располагаю помощью джиннов [3]для достижения своих целей. Тайна чудесного барана из города Ворса для меня больше не тайна, я в силах сотворить такое же чудо; впрочем, нет – мое чудо еще поразительней!

– О премудрый сын Абу Аюба! – вскричал Абен Абус. – Один такой баран несравненно полезнее, чем все сторожевые башни в горах и великое множество часовых на границах. Сотвори мне такого стража – и богатства моей сокровищницы – твои.

Астролог, дабы угодить султану, тотчас же принялся за работу. Он велел возвести на кровле дворца, стоявшего на скалистом выступе холма Альбайсин, высокую башню. Она была сложена из камней, доставленных из Египта и снятых, как говорят, с пирамиды. В верхнем ярусе этой вновь отстроенной башни помещалась небольшая круглая горница с окнами, выходящими на все стороны небосклона; у каждого окна стоял стол. На нем, точно шахматы на доске, было расставлено целое деревянное войско пеших и конных воинов во главе с фигуркою, изображающей государя, чьи владения простирались в той стороне, на которую выходило окно. На каждом столе лежало также крошечное копье, величиною с сапожное шило, с вырезанными на нем халдейскими письменами. Эта горница была всегда на запоре: в нее вела медная дверь с огромным стальным замком, ключ от которого хранился у самого султана Абен Абуса.

Макушку башни увенчивал шпиль; на этом шпиле была укреплена фигура мавританского всадника, который в одной руке держал щит, а в другой отвесно поднятое копье. Лицо всадника было обращено к городу, точно он охранял его и следил за порядком; но если на Гранаду двинется неприятель, всадник тотчас же повернется в нужную сторону и возьмет на изготовку копье, как бы собираясь пустить его в дело.

Чудесный талисман был наконец изготовлен, и Абен Абус стал нетерпеливо ожидать случая, который позволил бы испытать его необыкновенные свойства; теперь он столь же пламенно жаждал нашествия, как прежде – покоя. Его желания вскоре исполнились. Однажды – это произошло в ранний утренний час страж, приставленный охранять башню, прибежал с вестью, что бронзовый всадник повернулся лицом к Эльвирским горам и его копье направлено прямо на перевал Лопе.

– Пусть бьют в барабан и трубят в трубы, пусть зовут горожан к оружию, пусть вся Гранада будет поставлена на ноги! – приказал Абен Абус.

– О повелитель, – молвил астролог, – незачем тревожить твой город и звать к оружию воинов; мы не нуждаемся в силе, чтобы избавиться от врагов. Отпусти свиту, и поднимемся в нашу секретную горницу.

Престарелый Абен Абус поднялся по башенной лестнице, опираясь на руку еще более престарелого Ибрагима ибн Абу Аюба. Они отомкнули медную дверь и вошли. Окно, обращенное в сторону перевала Лопе, было открыто.

– В этом-то направлении, – заявил астролог, – и таится опасность; приблизься, о повелитель, и познай тайну стола.

Султан Абен Абус подошел к столу, на котором, словно на шахматной доске, были расставлены крошечные фигурки, резанные из дерева. Вдруг, к своему великому изумлению, он обнаружил, что они двигаются, будто живые. Гарцевали и выделывали курбеты кони, воины размахивали мечами и копьями, слышались глухие и слабые звуки барабанов и труб, звон оружия, ржанье боевых скакунов, причем все было не громче и не отчетливее, чем жужжание пчелы или мухи над ухом дремлющего в тени в знойный полуденный час.

– Заметь себе, о повелитель, – сказал астролог, – пред тобою свидетельство, что враги твои уже идут на тебя. Они сейчас вот в этих горах и должны пройти через перевал Лопе. Если желаешь посеять среди них панику и смятение, заставить их отступить без пролития крови, прикоснись к фигурам тупым концом магического копья; но если тебе больше по сердцу кровавая распря и побоище между ними, коснись его острием.

Лицо Абен Абуса стало мертвенно-бледным; дрожа от нетерпения, схватил он игрушечное копье, и его седая борода тряслась от овладевшего им ликования, когда он ковылял, направляясь к столу.

– Сын Абу Аюба! – вскричал он, хихикая. – Полагаю, что малая толика крови все же необходима.

С этими словами он рьяно взялся за дело: одни фигурки он колол острым концом магического копья, другие ударял его тупой стороною; иные из них тут же пали, иные, обратившись друг против друга, начали беспорядочное побоище.

Астрологу с величайшим трудом удалось остановить руку миролюбивейшего из государей и удержать его от поголовного истребления неприятеля; наконец он убедил султана покинуть башню и послать в горы, к перевалу Лопе, разведчиков.

Они вернулись с известием, что христианскому войску удалось проникнуть в самое сердце окрестных гор и оно было уже почти что в виду Гранады, но в его рядах возникли раздоры, и после кровавой братоубийственной сечи оно удалилось в свои пределы.

Испытав на деле замечательные свойства чудесного талисмана, Абен Абус был в восторге.

– Наконец-то, – повторял он, – я могу вести спокойную жизнь и держать врагов в своей власти. О премудрый сын Абу Аюба, чем же вознаградить тебя за столь великое благодеяние?

– Потребности старца, к тому же философа, нетрудно исчислить – они скромны: предоставь мне средства, чтобы обставить мою пещеру и превратить ее в более или менее сносную келью отшельника, – и большего мне не нужно.

– О, сколь благородна умеренность настоящего мудреца! – воскликнул Абен Абус, втайне довольный незначительностью просимого философом вознаграждения. Он позвал своего казначея и отдал ему приказание не ограничивать Ибрагима в расходах и отпускать ему столько денег, сколько понадобится для расширения и убранства его скромной кельи.

Астролог велел вырубить в скале анфилады комнат, и притом так, чтобы они соединялись с его астрологическим залом; он пожелал обставить эти покои роскошными турецкими диванами и завесить стены драгоценными шелками Дамаска. «Я стар, – говорил он, – я не могу томить свои кости на каменном ложе; что же касается сочащихся сыростью стен, то нужно же их прикрыть».

Сверх того, он выстроил бани, снабдив их всевозможными благовониями и ароматическими маслами, «ибо омовение, – сказал он, – необходимо, чтобы бороться со старостью и восстанавливать свежесть и гибкость истомленного умственными трудами тела».

Он велел, кроме того, повесить во вновь выстроенных покоях неисчислимые хрустальные и серебряные светильники, которые заправлялись ароматическим маслом, приготовленным согласно рецепту, найденному им в гробницах Египта. Оно было неугасимым и вечным и горело неярким и ровным светом, который, напоминая дневной, был вместе с тем мягче его. «Солнечный свет, – говорил он, – слишком резок и ярок для старческих глаз, тогда как порожденный светильником больше подходит для занятий философа».