Глеб Диденко - Тополь Дрожащий (сборник)

– Дура что ли? Не ори! Что там? – ее невзрачная ровесница, переминаясь с ноги на ногу, плевалась шкурками от семечек в снег.

– Да так, решила напомнить.

– Иди знаешь куда?

– Ох уж эти коколофутбольные девочки, – понизив голос, сказал Армену Рома.

– Какие? – тот не расслышал термин и удивленно поднял глаза.

– Коколофутбольные. Фанатки. Типа фанатки. Ходят на фан-сектор цеплять мальчиков, их никто не уважает. В футболе понимают мало, драться не могут – зачем нужны – неясно. Телки.

– Ясно, – Рома был младше Армена на несколько лет, но в тусовке был давно и понимал больше. Они ждали начала концерта провинциальной рэп-группы. Стоял поздний декабрьский вечер, серп месяца висел над головами, как над молодыми колосками.

На лестницу около клуба вышел здоровый детина со сжатыми кулаками и закричал: «Ребята, холодное сами сдаем на входе, не доводим до греха!»

– Хорошо, что я без говна сегодня, – сказал Рома, и, поймав взглядом немой вопрос Армена, сразу ответил, – У пацана одного скинул кастет. И перцовку. Ношу, а то мало ли что.

От упоминания перцовки одна из стоявших впереди девок немедленно чихнула.

– Бывалая, – улыбнулся Рома, – Уважаю.

Публика подобралась разношерстная, разновозрастная, больше, конечно, было молодых, бритых, в плоских ветровках, кроссовках и узких штанах, удобных для драки и бега. Армен чувствовал себя спокойно, потому что он не сильно выделялся – светлоглазый, он был скорее похож на жителя средней полосы, чем на южанина.

Тихо мерцала неоновая вывеска, падал мелкий снег, засыпаясь за воротник. Улица была полна припаркованных машин, хотя везде стояли знаки «не парковаться». Клуб торчал из здания бывшей табачной фабрики, сданной под пивные пабы и, как говорят модные молодые люди, «опенспейсы» и «коворкинги». Подворотня около как раз вела в «Сельдь'n'Водка», осовремененную рюмочную, и выходящие пьяные белые воротнички под песню «Мое тело – крепость», упирались в толпу приверженцев здорового образа жизни. Первые часы их встречали улюлюканьем, криками «алкоты» и «ЗОЖ-спорт!», потом – шушукались и предлагали «попрыгать по головам уродов», чтобы согреться.

Но природа берет свое: к четвертому часу, с виноватым видом, переминаясь с ноги на ногу, несколько человек из радикалов сдались и пропустили в баре по сотне водки. Из заведения они вышли красные, со съехавшими на затылок шапками, как русские купцы после кабака; от затылка одного из них шел пар.

В глубине двора Армен увидел наклоненный, прижавшийся к стене силуэт; будто почуяв на себе его взгляд, незнакомец упал лицом в снег, и его затрясло.

Рома с другом ринулись к упавшему, их примеру последовали еще несколько ребят. Рывком перевернули на бок – это был пожилой мужчина, грязный, в длинном, тонком пальто на голое тело и трениках, весь в кровоподтеках. Не задумываясь, Армен выхватил из кармана связку ключей, выбрал дрожащими руками самый плоский – руки никак не хотели слушаться, с громким звуком сунул его между стучащими челюстями, но пальцы не слушались, и попасть не получалось.

– Держите его! – заорал он, мужика вжали в снег, Рома с силой надавил ему на висок, и ключ вошел, не давая зубам прокусить язык.

– Давайте на спину! – громко начал командовать подошедший амбал из охраны.

– На какую спину, язык проглотит, одурел? – Армен поднял на него горящие глаза, и амбал отступил назад.

Припадок кончился. Друзья сели рядом, утирая пот с мокрых лбов.

Толпа медленно обступила их, оставив небольшой пятачок. Со всех сторон уставились объективы мобильников, и, глядя на снимающих снизу вверх, Роме показалось, что вместо голов у них телефоны.

– Скорую вызвали? – заорал Армен, стараясь ни на кого не смотреть.

Откликнулась только маленькая девушка в толстых очках.

– Запускают! – раздался крик со стороны клуба. В считанные минуты они остались во дворе одни. Надо было дождаться скорой. Рома и Армен, давно бросившие курить, стрельнули по сигарете у девочки.

– А зачем вы засовывали ему ключи в рот? – спросила она.

– Там металл. – грубо пошутил Рома. – У него никелиевое голодание.

Она посмотрела на них круглыми глазами, почти готовая поверить.

– Чтобы он не язык себе не прокусил, – сказал Армен, посмотрев на Рому, нахмурив брови, – Человек при этом очень быстро умирает от кровопотери. Плененные самураи, кстати, в Японии, не имея доступа к оружию, откусывали себе язык. Верный способ самоубийства.

Лежащий замычал. Из пивнушки рядом выдвинулась шумная компания, слышался женский смех, неприятный, с повизгиванием и мужской высокий хохот, как у гиены.

– Смотри, нажрался и отдыхает, ха! – долговязый, с большими руками юноша, подойдя, наклонился над лежащим, – Чмо! Хо-ро-шо ему, наверное, отдыхает. Загорает – вон как пузо оголил. А вы чо, друзья его? – повернулся он к Армену и Роме.

Будто пелена упала.

Казалось, все вокруг исчезло, исчезли они сами, а на их месте осталось только животное желание бить, бить, рвать на части, оторвать этой нахальной суке уши и скормить дружкам, подержишь, Ром, пока я приложу его правым, конечно, легко, держи, а теперь ты – подачу с ноги не хотел?, гнида, где вас только растили, где выращивают таких скотов? Это пронеслось в голове у Армена в голове за мгновение, но веселых было больше, а потому он только тихо сказал: «Иди, куда шел, тут человеку плохо».

Бомжа отпустило, и он захрапел. Через полчаса приехала скорая, из которой высыпали санитары – два плотных, усатых мужчины за сорок и коренастая, с круглыми щеками женщина, похожая на эстрадную певицу без макияжа. Всем знаком этот тип властных женщин, елизаветинской стати, с худыми, молчаливыми мужьями, и короткими, но наманикюренными пальцами. Не глядя на ребят, она сказала в сторону: «Тут все понятно».

Ухнула, и, резко дернув лежащего, перевернула.

– Просыпаемся! Гражданин, просыпаемся и лежим.

Спящий продрал глаза и по-детски открыто улыбнулся.

– Подпили, значит? Так, встаем!

Он снова закрыл глаза, будто надеясь, что приехавшие исчезнут.

– Потащили! – гаркнула она санитарам и те повиновались, подняв его в одно движение, как мешок с картошкой.

– Родственники? – спросила императрица у Армена.

– Нет, мимо шли, – ответил он.

– Ну и идите с богом. Дальше мы сами.

Рома тронул его за плечо: «Пойдем, пойдем, началось уже».

В клубе на входе их поверхностно обыскали, постучав по карманам (Рома прямо в процессе громко ругался, что «можно было пацана и не напрягать подержать у себя вещички, все равно не нашли бы»). Из зала уже доносился тяжелый, теребящий грудную клетку бас и размеренный, невысокий речитатив.

Звук был паршивый – читающего не было слышно, только отдельные слова текстов расходились по залу маячками – и как только кто-то ловил знакомый отрывок – сразу начинал подпевать. С удивлением, Армен заметил нескольких мужчин и женщин в летах – толстые, трапециевидные, они стремились к потолку, как огромные сталактиты в пещере. Песни резко обрывались, оставался только гул, похожий на звук вертолета, нарастающий и замедляющийся одновременно. Когда он становился настолько медленным, что было слышно, как металл винта ритмично режет воздух – из этого ритма вырастал новый бит. В конце очередной песни не оказалось и этого звука, и вокалист заговорил.