Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

Я заверил его, что совершенно не интересуюсь историей.

– И вам не известно, откуда это зеркало и кому оно раньше принадлежало? – продолжил он.

– А вам? – задал я встречный вопрос, поскольку мне показалось, что он спрашивает не просто так.

– Это совершенно невероятно, – сказал он, – и все же, как иначе можно все это объяснить? То, что вы рассказывали раньше, наводило на эту мысль, но теперь уже не может быть и речи о совпадении. Вечером поговорим подробнее.

Только что он ушел. Хочу записать наш разговор, пока он свеж в памяти. Начал доктор с того, что положил на мою кровать несколько старинных пахнувших плесенью книг.

– Можете почитать их сами, когда восстановите силы, – сказал он. – Пока же давайте на словах. То, что вы видели, – это, несомненно, убийство Риччо шотландскими дворянами, которое произошло в марте 1566 года в присутствии Марии Стюарт {531}. Женщину вы описали весьма подробно. Высокий лоб, тяжелые веки и красота – вряд ли такое сочетание могло бы повториться в облике двух женщин. Высокий молодой человек – это ее муж, Дарнли {532}. Риччо, как записано в хронике, «был одет в просторную отороченную мехом рубаху из камки и чулки из коричневого бархата». Одной рукой он схватился за платье Марии, во второй держал кинжал. Ваш страшный тощий человек – это Рутвен {533}, который незадолго до этого болел. Все совпадает.

– Но почему мне? – удивленно спросил я. – Почему из всех людей в мире это было явлено именно мне?

– Потому что вы были в подходящем состоянии, чтобы увидеть. Потому что в вашей комнате находилось зеркало, которое показывало.

– Зеркало! Значит, вы полагаете, что это зеркало принадлежало королеве Марии… Что оно стояло в той самой комнате, где все это произошло?

– Я убежден в том, что это ее зеркало. Она была французской королевой, и на ее личных вещах ставился королевский герб. То, что вам показалось наконечниками копий, на самом деле – французские лилии.

– А надпись?

– «Sanc. X. Pal.» Это можно расшифровать как «Sanctae Crucius Palatium». Кто-то оставил на нем отметку о том месте, откуда его взяли. Это был Дворец Святого Креста.

– Холируд! {534}– воскликнул я.

– Совершенно верно. Ваше зеркало из Холируда. Вы стали участником очень необычного происшествия и остались целы. Надеюсь, больше вы никогда не влипните в подобную историю.

Мой друг Лионель Дакр жил в Париже на авеню де Ваграм, в том домике с железной решеткой и маленьким газончиком перед фасадом, который виден слева, если идти от Триумфальной арки {535}. Думаю, домик этот стоял там еще до того, как появилась сама авеню, потому что серую черепицу на его крыше всю покрывали пятна лишайника, а стены проплесневели и выцвели от времени. С улицы здание казалось небольшим – на фасаде, если память мне не изменяет, всего пять окон, – но оно было вытянуто в глубину, и всю тыльную часть его занимало одно просторное помещение, гостиная. Именно в ней Дакр держал свою удивительную библиотеку книг по оккультным наукам и всевозможные диковинные вещицы, которые собирал для собственного развлечения и чтобы удивлять друзей. Богатый человек утонченных и эксцентрических вкусов, он почти всю жизнь свою и почти все состояние потратил на составление этой коллекции, которую называли уникальным частным собранием талмудических {536}, каббалистических {537}и магических трудов, в том числе многих редких и очень ценных экземпляров. Особую страсть он питал ко всему самому сверхъестественному и отвратительному, и я слышал, что его эксперименты, направленные в область неизведанного, уже давно вышли за пределы разумного и благопристойного. Со своими английскими друзьями он никогда об этом не разговаривал, предпочитая выставлять себя этаким ученым и virtuoso [67], но французы, знавшие его лучше, уверяли меня, что черные мессы самого жуткого толка уже не раз проводились в этом большом зале среди книжных шкафов и полок его музея.

Даже внешность Дакра говорила о том, что его глубокий интерес к этим психическим явлениям носил скорее интеллектуальный, чем духовный характер. На грузном лице его не было заметно следов аскетизма, зато немалая интеллектуальная сила чувствовалась в огромном куполообразном черепе, который выпирал из редких волос, словно заснеженная гора из окружающего ее соснового леса. Однако объем знаний Дакра превосходил силу его ума, а власть, которой он был наделен, была гораздо больше той, что идеально соответствовала бы его характеру. Маленькие и глубоко посаженные яркие глазки, терявшиеся на его мясистом лице, излучали ум и живейший интерес ко всему окружающему, но это были глаза человека, слишком любящего жизнь и земные радости. Впрочем, хватит о нем, потому что его уже нет в живых, бедняга умер как раз в тот миг, когда думал, что наконец открыл эликсир жизни. Я взялся за перо не для того, чтобы описать его странный и сложный внутренний мир, а для того, чтобы рассказать о поразительной истории, которая началась в тот день, когда в начале весны 1882 года я навестил его на авеню де Ваграм.

С Дакром мы познакомились в Лондоне: я проводил исследования в ассирийском зале Британского музея {538}в то же время, когда он пытался установить мистическое и эзотерическое значение вавилонских {539}табличек. Эта общность интересов и свела нас. Мысли вслух и случайно брошенные замечания переросли в каждодневные беседы и некое подобие дружбы. Я дал ему слово, что, когда следующий раз буду в Париже, обязательно его навещу. К тому времени, когда у меня появилась возможность выполнить свое обещание, я снимал коттедж в Фонтенбло {540}, и, поскольку расписание поездов было не очень удобным, он предложил мне остаться на ночь в его доме.

– У меня только одна свободная софа, – сказал он, указывая на широкий диван в своей просторной гостиной. – Надеюсь, вам там будет удобно.

Необычно выглядела эта спальня, ее высокие стены сплошь были заставлены старыми книгами в коричневых обложках, но для такого книжного червя, как я, более приятной обстановки нельзя и пожелать, да и для носа моего нет приятнее аромата, чем легкий запах плесени, исходящий от старинных книг. Поэтому я заверил его, что только рад таким условиям, поскольку чувствую себя здесь, что называется, в своей стихии.

– Может, здесь и не очень удобно спать, и предметы, вас окружающие, не совсем подходят для спальни, но, по крайней мере, они очень дорого стоят, – сказал он, окинув взглядом полки. – На все это я потратил почти четверть миллиона. Книги, оружие, драгоценности, резные украшения, гобелены, картины… Тут нет ни одного предмета, который не имел бы своей истории, и, как правило, интересной.

Мы сидели у открытого камина, он по одну сторону, я – по другую. Справа от Дакра стоял невысокий столик, и мощная лампа на нем окружала его ярким золотистым светом. Посередине столика лежала наполовину развернутая пергаментная рукопись, вокруг нее – различная старинная мелочь. Среди них была и большая воронка, похожая на те, которые используются для наполнения винных бочек. Судя по виду, воронка была сделана из черного дерева и имела ободок из потускневшей меди.