Мари Н’Диай - В Китае-I. В Китае-II

— Ничего не понимаю, — пробормотала я. Эта история раздражала и коробила меня.

Роз, осыпая меня поцелуями, терпеливо объясняла

— Этот важный чиновник, человек весьма влиятельный и одаренный, хочет, чтобы его женой была женщина, в точности похожая на тебя лицом, телом, походкой, образом мыслей, чтобы она была иностранкой, француженкой, но ты сама его не интересуешь, и жениться на тебе он не собирается. Он хочет, чтобы его нынешняя супруга, к которой он привязан, взяла у тебя все, что я перечислила, и чтобы вы с ней поменялись, так сказать, оболочкой, это же пустяки!

— То есть я стану ею, а она — мной

— Именно так, но только снаружи, это все касается лишь той стороны, которая так понравилась большому начальнику, когда он тебя увидел.

Я недоверчиво и возмущенно отпрянула от Роз, но она вцепилась в меня и возбужденно, уже не скрывая лихорадочного нетерпения, зашептала

— Пожалуйста, сделай это ради меня, сестренка, миленькая, мне это очень нужно. Этот чиновник обещал, если я тебя уговорю, повысить моего болвана-мужа до своего уровня, самому-то ему никогда не продвинуться, я ж тебе говорила, и я так и застряну в чернавках, вечно буду торчать в этом дортуаре, а это, ты же видишь, стыд какой — я уже не молоденькая, и никакой надежды… Ты просто обязана, и ты это сделаешь, если в тебе есть родственные чувства, если ты любишь свою кузину, это же такие пустяки!

— Как это делается — машинально спросила я, и меня пробрал ледяной озноб.

— На самом деле все, конечно, не так уж просто, должно быть сильное желание, но никаких чудес тут нет достаточно смотреть и копировать. О, ты такая добрая, я так тебя люблю, да и что тебе стоит!

Обрадованная, Роз говорила чуть ли не в полный голос. Мне же от ее поспешной радости стало не по себе.

— Но мне-то зачем меняться — воскликнула я. — Пусть она берет все, что пожелает, а я останусь такой, как есть, и никакого обмена!

Роз ошарашенно привстала и уже не так задушевно, с расстановкой возразила

— Сама подумай, разве могут существовать два совершенно одинаковых человека — это нехорошо, неестественно. И как можно, чтобы супруга того чиновника, при ее-то положении, вдруг куда-то исчезла

Никогда в жизни никто не имел надо мной такой власти, как теперь Роз. Я была готова согласиться с чем угодно, лишь бы ее не обидеть, и закивала. Роз смягчилась и снова принялась мне рассказывать, как я ее осчастливлю, как она всю жизнь будет мне благодарна, а требуется от меня всего-навсего расстаться с собой, раствориться в другой женщине и взамен принять в себя ее.

Наступило утро. Полумертвая от страха, я не держалась на ногах, меня вела Роз, крепко обняв за талию. Мы шли к высокочтимой супруге, которую Роз успела оповестить, а может, подумала я, договорилась с ней еще накануне, заранее уверенная, что добьется моего согласия. На полпути я уперлась. Роз нахмурила брови.

— А родители, — в отчаянии сказала я, — как же они, бедные…

— Меня тоже никто бы не узнал, — оборвала меня Роз. — Ну и что. Я остаюсь для всех той же Роз, и в семье ко мне относятся по-прежнему. Какая разница, на что и на кого ты похожа. Если кто и заметит, то скоро забудет.

Она явно нервничала, была как на иголках, то и дело грубо пихала или щипала меня в бок. У меня вдруг шевельнулось подозрение, что на самом деле Роз на меня наплевать, она просто хочет мной воспользоваться и, не исключено, строила коварные планы с самого начала, как только мы позвонили ей и сказали, что я приеду. Я хотела возмутиться, повернуть назад, но Роз уже открыла дверь в украшенный резьбой и позолотой коридор, ведущий в покои избранных и втолкнула меня со словами

— Входи одна, я не имею права ее видеть.

Процесс метаморфозы был для сановницы поводом показать себя любящей и преданной супругой, которая не только не противится воле мужа, но старается изо всех сил, изощряется как может, чтобы за несколько сеансов впитать неосязаемую субстанцию, составляющую все стороны моего Я. При этом она была крайне деликатна по отношению ко мне и, вместо того чтобы часами держать меня на месте и пожирать глазами, предоставляла мне вести себя свободно и непринужденно, сама же выходила в другую комнату и, наверное, наблюдала за мной через какой-нибудь глазок в стене. Так она избавляла меня от неприятного ощущения, что за мной все время следят, а себя от досадной неловкости. Я притворялась, что не помню, зачем здесь нахожусь, и забавлялась всякими штуковинами, припасенными специально для моего развлечения. Потом мы вместе пили чай, в полном молчании, потому что дама не знала французского, и она вежливо провожала меня до дверей. Тут-то я могла оценить ее успехи день ото дня она все больше делалась похожа на меня, и если порой я замечала какую-то неверно или неточно схваченную черточку, то в следующий раз все было исправлено — так безошибочно читала она теперь мои мысли.

Я же, вопреки тому, что говорила Роз, почти не менялась. Скорее всего, по двум причинам: во-первых, я не видела сановницу во время сеанса и не могла впитывать ее глазами, как она меня, а во-вторых, мне не хватало желания и упорства. Таким образом, ее обличье просто таяло, но кого, кроме ее родни, это могло огорчить. А поскольку незадолго до начала метаморфозы Роз как-то упомянула, что родители дамы давно скончались, то совесть моя была чиста.

Роз жила теперь в отдельных апартаментах, была причислена к особо привилегированным женам и окружена почетом, ее обслуживали по высшей категории, и она ни в чем не терпела недостатка. Обо мне она не очень-то беспокоилась, хотя силилась показать, будто любит меня и всегда рада видеть. Впрочем, я теперь предпочитала общаться с женой ответственного чиновника, по мере же того, как она столь искусно перевоплощалась в меня, мне все труднее становилось покидать ее, а под конец я часу без нее не могла прожить.

Позвонили родители, они требовали, чтобы я возвращалась домой. Мне было их ужасно жаль, я обещала вернуться, но, повесив трубку, ясно поняла, что никогда не смогу уехать в такую даль и оторваться от превратившейся в меня женщины, о которой буду тосковать куда больше, чем о своей стране и родителях.

Я пошла к Роз и, не вдаваясь в объяснения, сказала

— Устрой меня в штат прислуги при моей даме, я хочу навсегда остаться во дворце.

С тех пор как Роз достигла высокого положения, у нее вошло в привычку пристально и подолгу всматриваться в лица других жен, ставших ей ровней. В этом взгляде не было ничего дерзкого, в нем читалось скорее горькое недоумение и сомнение. Она норовила под любым предлогом напроситься к ним в гости и всякий раз не сводила глаз с хозяйки, все что-то искала и, к великому разочарованию, ничего ни в ком не находила. Так что она с большой охотой отправилась походатайствовать за меня.