Аякко Стамм - Нецелованный странник

– Кто ты, старик? Скажи мне хоть имя твоё.

– Я? Хм, что тебе в моём имени. Странное оно, сколько лет живу, а так и не знаю, что оно означает. Она знает, только она и знает.

– Не может быть. Послушай, ты хочешь сказать…, твоё имя Аякко?

– Я ничего не хочу сказать. Я уже всё сказал. Прощай, Аякко.

– Здравия желаю, господин обер-полицмейстер. Разрешите войти?

– А, это ты, урядник, заходи, заходи. Слышал я, на участке твоём не всё благополучно, беспорядки какие-то. Ну-ка, расскажи поподробнее.

– Никак нет-с, господин обер-полицмейстер, никаких беспорядков-с, всё спокойно и благопристойно.

– Что ж, и пожара никакого не было?

– Так точно-с, пожар был, большой пожар, усадьба князя …ого сгорела. Вся дотла. Пожарные не подоспели, усадьба-то в лесу, далече от города.

– Так что ж она, сама сгорела? Вот так стояла себе и вдруг раз и сгорела, да?

– Никак нет-с, господин обер-полицмейстер, не сама. Поджёг-с.

– И кто же поджигатель? Нашли?

– Так точно, нашли-с. Сами старый князь и подожгли-с.

– Как это? Вот так сам взял и поджёг?

– Так точно-с, сам. Они, видите ли, ваше высокоблагородие, того-с, умом тронулись, вот и…

– Как так? Князь умом тронулся? Да ты что же такое говоришь, подлец?! Небось, пропьянствовали, истинных поджигателей проворонили, а на бедного князя всё свалили. Сам-то князь как, жив?

– Так точно-с, господин обер-полицмейстер, живы их сиятельство, только совсем плохи.

– И где он, что говорит?

– В сумасшедшем доме они, в губернии-с. Только ничего не говорят-с, плачут всё и дочку свою зовут. Надежду. Любят они её шибко.

– И что же она, вертихвостка, небось, бросила старого больного отца и подалась в столицу, в революцию играть? Модно это сейчас у них, молодых.

– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, не бросила, не такая она.

– А-а-а, ну тогда хорошо, с отцом, значит?

– Никак нет-с.

– Так где же она?

– Нету её. Померла она.

– Как померла? Вот горе-то. При пожаре что ли?

– Никак нет-с, ещё до пожара. Погибла она. Странно так погибла, вроде раздавлена автомобилем.

– Как это «вроде»? Ты что, не знаешь точно, не ведаешь, каково у тебя на участке творится?!

– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, знаю, и протокол даже имею, но….

– Что «но»? Не темни, докладывай чётко!

– Виноват, ваше высокоблагородие! Докладываю. Её обнаружили ранним утром, чуть рассвело, прямо на тракте, вблизи от дома. Характерные повреждения тела и следы на дороге прямо указывают на то, что она была раздавлена автомобилем. Но…

– Опять «но»! Что на этот раз?! Надеюсь, виновника нашли?

– Никак нет-с. Установить ни само авто, ни его владельца не удалось – скрылся в неизвестном направлении. Но это ещё не всё…

– Что ещё?

– Тело дочки князя пропало…

– Как пропало?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие. Было, лежало на обочине совсем мёртвое с переломанными ногами и разбитым черепом, потом хватились, бац, а его нету.

– Ну и ужасы ты рассказываешь. Как это нету? Куда же оно подевалось?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие.

– А кто может знать?! Может отец, князь то есть тело-то забрали? Справлялись у князя-то?

– Никак нет-с, ваше высокоблагородие. Князь никак не могли-с. Они сами, как узнали про то, от горя и того-с, умом тронулись. А потом в помешательстве взяли, дом-то и подожгли-с. Всё сгорело.

– Да-а. Вот история. Жаль князя. Ты говоришь, его сиятельство любил дочку очень, не обижал, значит, не тиранил.

– Так точно-с, ваше высокоблагородие, не забижали вовсе, души в ней не чаяли, всем прихотям её, всем желаниям потакать изволили, всё, что душе угодно-с. Но она, правду сказать, не балованная была, хорошая девочка, добродушная, отца почитала, слушалась его. Ангел, говорят, а не дочь.

– Так что же тогда случилось? Что понесло её ни свет, ни заря на тракт? И ведь не спится им, молодым.

– Любовь-с, будь она не ладна.

– Любовь? А ну-ка, Иваныч, садись, рассказывай всё по-порядку, всё, что знаешь.

– Чего ж тут рассказывать-то, ещё год тому, задумал князь портрет дочки своей, ну Нади этой, заказать-с. Вызвал из Москвы художника, тот приехал, портрет-то написал, но дочку-то того, обрюхатил, а сам вжиг и смылся, только его и видели-с. Князь хотел, было, искать его через полицию московскую, да дочка упросила. Говорит, любит его, он, дескать, вернётся, сам вернётся. Поначалу всё скрывали, а когда родила дочка-то, сынишку родила, вот, так всё и вскрылось. Слухи пошли, пересуды там всякие. Князь серчал шибко, да и решил-таки отыскать этого художника, а дочке ничего не сказал. Отыскали его в Москве, личность установили, место жительства, нагрянули по адресу, а его и след простыл.

– Сбежал что ли? Схоронился, значит?

– Никак нет-с. Уехал. Сел в авто накануне и уехал.

– Куда? Выяснили направление его движения? Напали на след?

– Так точно-с. Выяснили. Напали.

– Ну и куда он?

– Сюда.

– Как сюда? Так он здесь?

– Никак нет, ваше высокоблагородие. Нет его тут. А был ли, нет ли, не ведомо то. Только вскоре после того дочку-то и нашли-с мёртвой-с на дороге-с. А потом и вообще она пропала, мёртвая-то. Князь умом и тронулся, и дом-то свой запалил.

– Да-а. История. Бедный князь. А с мальчонкой-то как? Где он?

– Да Бог его знает, ваше высокоблагородие, сгорел, должно быть…. Кхе…. Только странно это как-то, тел-то не нашли, ни дочки, ни сынишки её, а больше в доме никого не было-с, всю прислугу князь отослал ещё до пожара.

– Так куда же они делись, не сквозь землю же провалились?

– Да нет, конечно, не провалились, но только не нашли их, всё пепелище по угольку перевернули, как в воду канули-с.

* * *

Старик ушёл в темноту ночи, буквально растворился в ней, растаял, так что последнее «Аякко» прозвучало уже из пустоты. Я стоял поражённый всем увиденным и услышанным за прошедший день и не знал, что делать дальше. «Иди в дом», – сказал старик. А где он этот дом, где его искать? Двадцать пять лет поисков ни к чему не привели, и вот так просто: «Иди в дом».

Я повернулся к машине, которую оставил неподалёку, на обочине дороги, и остолбенел. Передо мной возвышалась чёрная громада чугунных кованых ворот, тех самых, как двадцать пять лет назад. Я дотронулся дрожащей рукой до холодной шершавой поверхности и целый рой воспоминаний, даже не воспоминаний, а удивительно реальных, живых ощущений нахлынули на меня, как будто всё происходило не четверть века назад, а живёт, осуществляется прямо сейчас, в настоящее время, заставляя меня действовать, жить в унисон происходящему. Отворив тяжёлую калитку, я вошёл внутрь и направился по прямой, как стрела аллее парка, прямо к большому старому дому. Дубы-стражи провожали меня, салютуя огромными лапами-ветвями, высокие, стройные юноши-тополя в окружении берёз-невест желали удачи в моих поисках, а Луна, полногрудая владычица ночи красавица Луна, сопровождаемая сонмом преданных пажей-звезд, разбрызгивала свой удивительный, сказочный свет вокруг, так что весь парк, насколько я мог охватить его своим взором, сверкал мистическим серебром. Всё было, как тогда, не хватало только её, моей скрипачки, моей Нади.