Олег Рыков - Чарли-Чарли-Браво

Срастались и пошли дальше… Впереди уже было видно Славянку. О ее близости наглядно говорили и рыбаки, сидящие на льду и удивленно глядящие на борт «Азии», ломающий тонкий полуметровый лед всего в пяти метрах от их лунок. Зачарованные, они еще не понимали, что их рыбалка обречена, но заволновались, когда с нашего борта посыпался дружеский чат в одну сторону: «Пацаны, кто ж корюшку на блесну ловит?.. Подсекай, дурень… Дядя, у тебя корма к баночке примерзла…» Раздался гул! Это не рыбаки роптали, это «Азия» уткнулась носом в полутораметровый лед и задрожала всем корпусом. Пчел встал, отряхнулся и восстановил связь:

— Ходовой, дистанция до «Челюскина» резко сокращается.

— Дистанция 70… 50… 20 метров! Есть касание! — запоздал с докладом поднимающийся с палубы Шурка.

«Сенин» усиленный форштевень достиг-та-ки «Азии», прорезав край ее кормы и снеся стальную стойку передающей антенны.

Через пять минут на ют стали прибывать официальные делегации: пришел связист Вова Пряник, глянул вниз на ловящую рыбу антенну и ушел «устанавливать связь с подводными лодками»; следующим пожаловал механик дядя Миша: его великорусское лицо приобрело греческие черты Прометея с выклевыванной печенью. Как и подобает огнекраду, механик матерился более пламенно, чем искрил уже работающий сварочный аппарат. Последним прибыл старпом, который спустился по штормтрапу на лед и пошел ругаться на «Челюскин». Но ушлые «челюскинцы» нечестно сыграли церемонию встречи старшего начальника — захождение с правого борта — и отвалили трап. Старпома скорчило от смеха, и он не смог попасть ногой на нижнюю ступеньку. Через полчаса с видом центуриона, принявшего свою сотню (не воинов, а миллилитров), он заскользил обратно, сделав круг вокруг рыбаков и дав им ценное указание сматывать удочки.

По носу «Азии» уже пыхтел на выручку трудяга-буксир, ломая лед, как вафли. Рыбаки позорно бежали! Вспоров белый саван вокруг нашего корабля, буксир вывел нас на чистую воду и, подцепив «Челюскина», потащил его в Славянский завод. Мы же пошли в другую сторону — во Владивосток становиться в док для ремонта пробитой бульбы. Странно, но впоследствии «Сеня» больше ни разу не стоял борт о борт с «Азией». Девочка рассердилась! Я же говорил, корабли — они как люди.

Рылся недавно в старых бумагах и нашел ее, старую пожухлую бумажку, написанную в 1984 году.

Не хочу комментировать. Синтаксис сохранил. Просто прочтите…

Обяснитильный. «Я — мотрос Доемамедов. А нарушил ваенному уставы мы карочи мотрос Февралев Л месте пили водка. Февралев тот день 21 июля Дежурный по камбузе был я патом расхотке (мое — расходка — маленький продсклад) карочи картовел чистка зашол и хател праверт там парядик или нет. Патом картовел чистке бумага весят я сматрел чо бумага хател сматрет там был бутилке вотка аткрите я патом Февралева сказал там вотка лежит. Февралев мне нверил патом паказал я сказал будеш пит. Февралев сказал ладна будем. Потом мы пили я всего три сткана пил потом будике (мое — бутылки) бросили на воде и Февралев ушол. Я патом на чайо (мое — на чай) воды паставил на завтрка и камбузы закрил и ушел кубрике спат. Кубрике минуми (мое — минимум) 30 — минут лежал патом мне начила ташнит. Патом стал и ешо паднялса камбузе памылса и патом ним-ношка сдел (мое — сидел) и уснулса. Патом мне искали. Я патом стал спустился кубрике и патом спал. Патом я ничво низнаю».

Досмамедов, прости — я все же поставил в некоторых местах точки, иначе читать нельзя.

Где ты, Досмамедов? Хорошо ли продаются мандарины? Или ты теперь командующий флотом своей независимой страны?

Помните этот фильм детства? Конечно же, помните! Злой гений доктор Абст вербовал военнопленных, которых накачивал озверином и страхокордином, сажал на управляемые торпеды и приказывал совершить суицид, подрывая себя и вражеские корабли.

На нашем корабле служил доктор Абст…

Абстом он стал позже, а пока носил кличку Пчел — как производное от фамилии и исполняемых обязанностей инженера радиотехнической службы. В обслуживании Пчела находилось множество оборудования, размещенного от киля до клотика, но главное — 1,5-тонный пеленгатор на грот-мачте, постоянно вращающийся с огромной скоростью на 20-метровой высоте. Время от времени у пеленгатора что-то сгорало, и Пчелу под возгласы делающих ставки зрителей и недобрый взгляд командира приходилось пчелой лететь на мачту, амплитуда колебаний которой даже в легкую качку составляла метров десять. Положиться же ему было не на кого, ибо был в его подчинении всего один матрос — сын гор и внук Болта Забое-ва. Забоев был не только тупым, хотя и преданным, но и изрядно пьющим горцем. Однажды, когда Пчел в очередной раз пресек «разпитие дикалона» своим подчиненным, утерявшим совесть и часть воинского обмундирования, он принес командиру следующую объяснительную записку, позже скопированную и размноженную по кораблю: (цитирую частично) «…ми дикалон пиль-пиль камбус… я уснулься и асталься без казирка…» Пчел был командиром топтан и отправлен на голгофу — смазывать подшипник пеленгатора.

С тех пор его взгляд потух, сам он замкнулся и начал недобро хихикать. Ему, уроженцу Кенигсберга, претило нарушение дисциплины. Его внутреннему орднунгу была нанесена пощечина. Скопившийся внутричерепной пар грозил взорвать черепицу его дома. И он начал сублимировать, воспитывая спартанскую дисциплину у существа слабого и зависимого…

Рыб был декоративным сомиком длиной сантиметров пять, одолженным у одного корабельного любителя-аквариумиста и досаженным Пчелом в банку для получения шила. Получал он ежемесячно немного — всего стакан спирта, который тут же менял на колбасу у помощника по снабжению. Вместе с помощником он этот спирт и выпивал, пряча колбасу в сейф. Банка же пустовала и наконец пригодилась.

С первых дней Пчел поставил перед Рыбом сверхзадачу — стать автономным хищным Суперыбом — убийцей пираний. Метода была проста — минимум кормления (один раз в два дня), отказ от смены или фильтрации воды в банке (вплоть до превращения ее в болото), исключение побочных средств к существованию (водорослей и улиток) и тренировки-тренировки. Пчел брал нитку и опускал ее к воде, постепенно, от недели к неделе, увеличивая высоту. В первые дни Рыб шарахался в сторону, прижимаясь к стенке банки, через неделю начал хватать нитку, выпрыгивая на Полсантиметра из воды, через три недели сомик научился чернеть как ночь при появлении мучителя, выпрыгивать за ниткой на два сантиметра и (главное!) висеть на ней несколько секунд, сжимая голодный рот. Теперь приглашенные зрители уже боялись опустить палец в банку — Рыб был отчаянно голоден. Попытки подкормить бедного сома пресекались агрессивно настроенным Пчелом.