Ольга Токарчук - Номера

— Ничего страшного! Ничего страшного! — повторял Запата, выжимая мокрые тряпки, но лицо его выражало совсем другое: случилось страшное, глупые бестолковые люди подняли руку на отель «Кэпитал».

И такое всегда случается именно в 229-м.

229-й, вне всяких сомнений, номер своеобразный. Думаю, администрации это известно, иначе он бы не простаивал незаселенным чаще других. Вся нагрузка падает на комнаты с меньшими номерами, в начале коридора, — они ближе к лифту, ближе к лестнице, ближе к внешнему миру.

Если номер пуст, мне нужно только проверить, все ли в порядке, не собралась ли на мебели пыль, работает ли кондиционер. Проделываю я это все с особым тщанием. Разглаживаю покрывало, провожу пальцем по краям деревянных панелей, проветриваю, а потом сажусь на минутку в кресло и прислушиваюсь к своему учащенному дыханию. Комната обволакивает меня, обнимает. Это нежнейшая, бесплотная ласка — так может ласкать только замкнутое пространство. В такие моменты я отчетливо ощущаю, что мое тело существует и до краев заполняет розово-белую униформу. Я ощущаю воротничок на шее и холодок молнии между грудей. Чувствую, как плотно обхватывает талию поясок. Чувствую свою кожу — она живет, дышит, у нее есть запах — и чувствую волосы, щекочущие уши. И тогда мне хочется встать и посмотреть на себя в зеркало, и не было случая, чтобы я не удивилась. Это я? Это я? Я трогаю пальцами лицо, расправляю кожу на скулах, щурю глаза, крепче стягиваю резинкой волосы. Такой, кстати, я себя вижу в снах: всегда в зеркале, всегда с разными лицами.

Я стою и мечтаю: эх, выкупаться бы сейчас в стерильно чистой ванне, вытереться белым теплым полотенцем, а потом растянуться на коричневом покрывале и безмятежно слушать, как мы дышим — я и комната, комната и я.

Но сегодня 229-й заселен и на ручке снаружи висит картонка: можно убирать номер. Я открываю своим ключом дверь, вхожу — коробка с причиндалами под мышкой. И застываю разинув рот: комната не пуста. За письменным столом сидит мужчина над клавиатурой «ноутбука». Обретя дар речи, я прошу прощения и собираюсь уйти, полагая, что произошла ошибка, что он не той стороной повернул картонку. Однако он приглашает войти, и извиняется, и просит не обращать на него внимания.

Такое иногда случается. Я очень этого не люблю. Приходится спешить: неприятно делать свое дело под посторонним взглядом. Извечный порядок выворачивается наизнанку: теперь гость становится хозяином, а я — гостем. Я уже не всемогуща, моя роль ничтожна. Номера не рассчитаны на присутствие горничной и постояльца — мы друг другу мешаем. Нужно быстро и ловко перестелить огромную двуспальную кровать, а для этого ее следует отодвинуть от стены. Места-то мало. Сидящий за компьютером тип — ощутимая помеха. Мне уже ясно: он мне не нравится. Он пугающе живой.

Первым делом я снимаю простыню и наволочки с четырех подушек. Кладу чистую простыню; чтобы ее разгладить, надо обогнуть отодвинутую от стены кровать. Я чувствую, что мужчина за мной наблюдает. Посмотреть на него я не осмеливаюсь — не хочу встречаться с ним взглядом. Тогда бы пришлось улыбнуться, он бы что-нибудь спросил, я вынуждена была бы ответить. Я стараюсь двигаться бесшумно, не шуршать. Положив поверх первой вторую простыню, протискиваюсь между кроватью и креслом, засовывая ее края под матрас. Проходя мимо вытянутых ног мужчины, я вся сжимаюсь, чтобы их не задеть, и тороплюсь, страшно тороплюсь. Сейчас он уже явно на меня смотрит, я в этом не сомневаюсь. Его вытянутые ноги — провокация, они мне мешают, я робею. От волнения и спешки меня бросает в жар. Икры больно напрягаются, когда я приподнимаю тяжелый матрас. Теперь надо надеть на подушки чистые наволочки. Не получается: одна подушка выскальзывает из рук, падает на пол. Я спотыкаюсь об нее и теряю равновесие. Лечу прямо в зрачки его изумленных глаз.

— Ты испанка? — спрашивает он.

— Ох, нет-нет.

— Еврейка?

Отрицательно мотаю головой.

— Откуда же ты?

Отвечаю; похоже, он разочарован. Закончив возиться с подушками, берусь за покрывало. Он с интересом наблюдает, как я мучаюсь с этой громадиной. Опять я возле него. На сей раз к нему спиной. Раскладывая подушки, чувствую его взгляд на своих икрах. Перемещаюсь к стене и прячу ноги за кроватью. Мне вдруг становится стыдно за мои черные туфли без каблука, и я невольно встаю на цыпочки. Досадно, что на мне эта некрасивая, не идущая мне униформа с фартучком и болтающимися у пояса ключами, а не элегантное платье наподобие тех, что я видела у американцев. И сама я несвежая, усталая, мокрая от пота. Мужчина за компьютером нагло меня разглядывает. Его взгляд блуждает где-то в области воротничка, молнии на груди, но я уже по другую сторону кровати. Надо бы еще раз пройти около него, чтобы положить маленькие подушки, но тогда бы пришлось снова повернуться спиной к хищному взгляду, и я просто бросаю подушечки на кровать. Присев на корточки, собираю грязное белье — постельное белье этого типа, который на меня пялится, — и чувствую, что мое тело разбухло и норовит выскочить из халатика. Объясняйся потом… А на каком языке, каким тоном, да и с какой стати? Потупившись, я пячусь к двери. Подхватываю коробку со своими баночками и губками, и вот я уже на пороге.

— Большое спасибо, — говорю я и понимаю, что благодарить мне его не за что. Это он должен галантно мне поклониться и поцеловать ручку. А я бы сделала книксен или что-нибудь в этом роде.

Я вижу, как он снисходительно кивает, и в его едва обозначившейся улыбке есть что-то такое, от чего я спешу взяться за дверную ручку.

— До свидания, — говорит он, но у меня нет ни малейшей охоты снова с ним увидеться.

И вот я уже за дверью.

Еще минуту стою прислушиваясь. Мне жарко, ноги болят, мышцы дрожат от усталости. Я так спешила, что сэкономила массу времени. Хорошо бы немножко передохнуть внизу.

И, оставив коробку у стены, я иду на четвертый этаж: там есть маленький проход на square — боковую лестничную клетку — и там начинается

Таинственная часть Отеля

для постоянных жильцов. Я спускаюсь на несколько ступенек, открываю одну дверь, вторую и наконец оказываюсь на огороженной барьерчиком площадке: подо мной глубокий, на три этажа, пролет, упирающийся в бельэтаж. Я смотрю вниз. Нигде, как всегда, никого.

Только полумрак и тишина. Все, что под тобой, уменьшается и отдаляется, становится менее отчетливым и более заманчивым.

Square — правда самая таинственная часть гостиницы. Тут все время нужно быть начеку, иначе в два счета заблудишься. Сплошные ступеньки, лестничные площадки, проемы и повороты. Этакая трехэтажная башня с пристройками; на каждом этаже — по два номера, обозначенных цифрами, начинающимися с семерки. Я знаю, что вообще-то номеров восемь, но понятия не имею, в каких закоулках прячутся еще два. Может быть, там живут человеконенавистники или брошенные жены, коварные братья-близнецы, угрюмые отвергнутые любовники. Может быть, эти номера снимают мафиози для незаконных сделок или главы государств, чтобы здесь, в замкнутом, закрученном по спирали пространстве, побыть простыми смертными.