Василий Афонин - Устройство

Нужно было отвечать, а Коржавин не знал как. Скажи — пью, испортишь дело. Скажи — не пью, не поверит. Кругом пьют.

— Выпиваю, — глухо произнес он и добавил: — Иногда.

— Так — так, — Николин постукивал пальцами по столу. — Дмитрий Иванович, у вас семья, разумеется. А ваша супруга… кто она по образованию? Скажем, вы пойдете в школу, а где она будет работать?

— Я не живу с женой, — помедля, нехотя ответил Коржавин. Он никак не хотел говорить об этом, все это играло против него. Но он все еще надеялся на Николина. И не сказать нельзя — вдруг при устройстве потребуется показать паспорт, а там штамп развода. Сказал и пожалел. Заметил, что и без того посерьезневший Николин подобрался весь.

— А что случилось, если не секрет?

— Извините, — Коржавин встал. Он уже понял, что проиграл и здесь. — Извините, я вовсе не намерен…

Зазвонил телефон, спасая Коржавина и Николина.

— Да, — сказал Николин в трубку. — Да, конечно, помню, — и посмотрел на часы. — Знаете что, Дмитрий Иванович. — Николин положил трубку. — Вы зайдите ко мне или к Лунтевой — лучше к Лунтевой — через неделю. Сейчас я вам ничего определенного сказать не могу. Дело в том, что облоно (с облоно он придумал) обещало дополнительно направить к нам человека. Если будет задержка — мы возьмем вас. — «В Еловку пошлем десятиклассницу, — додумывал тут же Николин. — Меньше риска. А если Коржавин надумает явиться еще раз — объяснить, что из облоно прислали специалиста».

На этом можно было и закончить, но Николин медлил. Чего-то ему не хватало. О чем-то он еще хотел спросить Коржавина. Собственно, вопрос с Коржавиным был решен сразу, когда Николин посмотрел его трудовую. Принимать на работу человека, который не захотел работать по специальности, человека, который не живет с семьей, — на это Николин никак не мог пойти. Кто знает, что он станет говорить ученикам на уроках. Возможна фальсификация исторических фактов. Но я отказать сразу было бы нетактично. И Николи и завел разговор. Хотя разговор получился естественным — Николин всегда затевал разговор с посетителями, стараясь «попасть в душу», — как он выражался, — «добраться до нутра», — но сейчас что-то пропустил. Вопрос пропустил. Тот вопрос, в ответе на который Коржавин раскрылся бы полностью.

— Скажите, Дмитрий Иванович, — спросил он, когда Коржавин уже стоял возле двери, — скажите, а вы судимы но были? — И посмотрел, не мигая, прямо в лицо Коржавину.

Коржавин повернулся к Николину. И ничего, кроме любопытства, лицо того не выражало. Коржавин подумал — что вот он никак себя не представляет в таком кабинете с лощеным полом и портретами, себя в галстуке, со значком, чтобы стоял он, Коржавин, вот так за столом с белым телефоном и задавал посетителю страшные в своей обнаженности вопросы.

Николин ждал ответа.

— Отсидел, — коротко сознался Коржавин. — Было такое.

«Вот оно, — прожгло насквозь Николина. — Вот оно что! Чувствовал же я!»

— И за что? — почти шепотом спросил он, подаваясь телом к Коржавину, напряженно стоя на носках.

— За растление несовершеннолетних, — так же шепотом ответил Коржавин. И толкнул мягко поддавшуюся дверь. И вышел из здания.

Уже когда пересек площадь, вдруг вспомнил. Панкратов! Ну да, Панкратов, ведь он же должен быть тут. Мать как говорила: «Яков работает в районе, и большим, слышно, начальником. Зайди, если не получится с устройством. Отцов товарищ».

Коржавин развернулся и пошел обратно.

— Или забыл что? — спросила навстречу дежурная.

— Мне бы Панкратова повидать, он где сейчас?

— Панкратов выехал в район, — дежурная все знала. — Будет только завтра. Приходите утром, прием в девять.

Коржавин ушел в гостиницу.

Наутро, в половине девятого, Коржавин пошел к Панкратову. Народ уже собрался в приемной. Коржавин не стал занимать очередь в коридоре, сел. Панкратова он видел в последний раз лет десять назад, когда тот жил еще в Сусловке, работая бригадиром животноводства. За это время Панкратов, побывав на многих должностях, прошел путь от колхозной конторы до кабинета с секретарем в приемной. «Черт знает, как к нему теперь обращаться, — подумал Коржавин. — Да помнит ли он меня?»

Без пяти девять в конце коридора показался Панкратов. Коржавин запомнил его в фуфайке, резиновых замазанных навозом сапогах, сейчас Панкратов был в костюме, нейлоновый плащ нес, перебросив через руку, и только на голове его, крупной голове с чугунным лысеющим лбом, по старой мужицкой привычке сидела кепка. И ничего другого не представлял Коржавин на этой голове — ни шляпы, ни берета, только вот эту приплюснутую кепку, которую Панкратов, видимо, забывает снять и в кабинете. Панкратов шел тяжело, большой, вислоплечий, ступал редко, и пол, казалось, прогибался под ним. Когда он почти подошел к приемной, Коржавин встал.

— Я к тебе, Яков Фомич, — сказал он негромко, чтобы не слышали в очереди.

— Что? — не поняв, задержал ход Панкратов. Он не любил, когда его останавливали в коридорах. — Вы записались на прием?

— Нет! — Коржавин чуть усмехнулся. — Не записался! Я думал, что сусловские идут вне очереди.

— Коржавин, что ли? — присмотрелся Панкратов. — Ты как здесь оказался? Ты же был где-то там.

— Был там, а теперь здесь. В Сусловке живу, с матерью.

— По делу или как?

— Попроведать, — засмеялся Коржавин.

— Зайдешь после всех, — нахмурился Панкратов и прошел в кабинет сквозь расступившуюся очередь.

Начался прием. Коржавин два раза выходил на улицу курить. Время шло. Когда последний посетитель вышел, Панкратов приоткрыл дверь.

— Заходи, — кивнул Коржавину. — И секретарше: — Я занят на полчаса, никого не пускать. Ну, здорово, — протянул он руку, закрыв дверь. — А то неудобно там, в коридоре. Садись, рассказывай, как живешь. Ты ведь учился где-то. Мать здорова?

Коржавин оглядывался. Кабинет в два окна, но, пожалуй, побольше, чем у Николина. Но портрет на стене один. Ряд стульев во всю длину стены, два стола. За одним Панкратов, на другом, поменьше, пара телефонов, бутылка минеральной воды.

«Кто же из них главнее? — подумал Коржавин. — Панкратов, видимо, у Николина минеральной воды не было». Все это время, пока Коржавин дожидался в коридоре, Панкратов, выслушивая посетителей, решая различные вопросы, нет — нет да и вспоминал о нем, думая, чего вдруг тот появился у него. Еще год назад, когда Панкратов только — только занял этот кабинет, ему подумалось, что вот сейчас, узнав о его высоком назначении, начнут к нему приходить с различными просьбами земляки, всякие там кумовья и уж родственники — обязательно. Этого Панкратов страшился больше всего. Но никто в течение года не пришел к нему, не сказал — помоги. Коржавин был первый.

— Надумали с матерью в Еловку переехать, — рассказывал он. — Избу купили. Сусловка разбрелась почти.