Леонид Гришин - Эхо войны

– Пускай Валя решает, с кем ей быть. Захочет со мной – значит, приглашаю вас на свадьбу. Не захочет со мной, а выберет кого-нибудь из вас, значит, позовете на вашу свадьбу меня.

А сам за ситуацией слежу, атаману их то прижму ключицу, то отпущу. Потом отпустил плечо, чтобы парень говорить мог, и продолжаю:

– Ну что, атаман, так и порешим, не будем ссору устраивать?

Атаман, не выдавая боли от моего прикосновения, согласился, и мы разошлись друзьями.

Весь вечер я не отходил от Вали ни на шаг, а после танцев пошел провожать ее домой. Иду и молчу опять как пень, не знаю, что сказать. С другими девушками, с вдовами, мог говорить о чем угодно, а тут как язык проглотил. И слова в горле застревали, и темы для разговора не мог придумать. А она, видно, чувствовала мою скованность и сама занимала меня рассказами об учебе в техникуме, рассказывала, что одновременно заканчивает его и готовится к поступлению в медицинский институт, и что обязательно станет хирургом. Для меня это было неожиданностью: на фронте хирургами были мужчины. Я сказал Вале об этом. Но девушка стала приводить в пример многие имена известных женщин-хирургов, доказывая свою мечту.

После этого вечера мы стали встречаться. Я почти перестал выпивать, даже пиво стало мне неинтересно. Я боялся, что будет неприятный запах. Все шло нормально: мы ходили в кино, в театр, просто гуляли, проводили много времени вместе. Я был счастлив.

Как-то раз у моего приятеля был день рождения, и он пригласил нас с Валей к себе. Был праздник, угощение, выпивка – все как обычно. Все прошло хорошо. Я проводил Валю, вернулся домой и лег спать. И этой ночью мне впервые за эти мирные годы приснилась война. Разбудила меня мать, она испуганно трясла меня за плечи.

– Коля, Коля, что с тобой?! Ты кричишь, зовешь кого-то!

Не знаю, что это было. Может, из-за алкоголя, может, еще что-то.

А вскоре страна праздновала 9 мая. Девятого мая, в День Победы, проводились торжественные собрания, митинги, а уже вечером мы, фронтовики, отмечали этот день. Вечером я провожал Валю до дома, а возле дома ее соседи тоже праздновали День Победы и меня позвали:

– Давай, фронтовик, выпьем за тех, кто вернулся, и помянем тех, кого нет с нами.

Я не отказался, посидел и выпил с ними. Вернулся домой, лег спать. И представляешь… Помнишь, я тебе рассказывал про последний бой, когда на автоматы бежал… Вот снится мне, что я опять бегу по лестнице на второй этаж, открывается дверь, и я вижу двух немцев, которые начинают палить в меня из автоматов. И снова бью их головами, и у одного черепушка лопается, кровище брызжет, потом третьего немца из окна выбрасываю… Все как наяву. Я подскакиваю, просыпаюсь – стою у окна. Наваждение какое-то… А потом так и пошло: стоило чуть выпить, да хоть пива, и ночью – снова этот же сон, и все страшнее и страшнее. Я стал слышать их голоса. В последние разы глаза стали вылезать у обоих. И они мне говорят: «Зачем ты нас убил в последний день войны?» Господи, думаю, это ж не я говорил, а комбат. А они мне голосом комбата опять: «Зачем ты нас убил в последний день войны?»

Я, конечно, отгонял это от себя, прекратил выпивать, ни капли спиртного в рот не брал. Ну и наладилось все…

Время шло, Валя окончила техникум, поступила в институт. У меня к этому времени закончилась отсрочка от школы – меня после восьмого класса призвали в армию. Четыре года войны – «отсрочка от школы». После войны работал на заводе, доучивался в вечерней школе. Потом поступил на заочный факультет в Политех. Сделал Вале предложение, она согласилась, мы назначили свадьбу. А какая свадьба без выпивки? На празднике я держался, выпил чуть шампанского – вроде ничего. Когда гости разошлись, мы легли спать…

…И тут он замолчал… Я не стал его перебивать, а просто ждал, что будет дальше. Я видел, как тяжело ему даются воспоминания.

– Ты даже не можешь себе представить, что произошло. В ту ночь мне снова снился этот страшный сон…

…Снова я бегу по лестнице, снова хватаю этих немцев, снова бью их лбами, опять у одного голова раскалывается, мозги с кровью брызгают на меня. А я все дальше бегу, хватаю третьего, поднимаю его над головой, а он гад, фашист, мне женским голосом кричит:

– Коля, Коленька, ты что делаешь?! Коля, Коленька, мне больно!

Ах ты, фашистская дрянь, думаю, имя откуда-то мое узнал! И я его головой… Слышу как стекло разбивается… Очнулся и – ужас… Я над головой держу жену свою, Валю, мою крошку, мою любимую… Это я ее головой стекло разбил. Стекло разрезало ей щеку, кровь течет. Господи…

Я прижал жену к себе, положил на кровать. А кровь из щеки все хлещет, рана глубокая, я тоже весь в крови, и постель в крови. Я встал перед ней на колени. В этот момент прибежала моя мама…

Не помню, что дальше было. Хотел сам головой об стенку биться. Вызвали скорую, врачи забрали жену, зашили щеку. У нее остался большой шрам… Разговоров потом по соседям было, что я свою жену в первую брачную ночь избил. Пить я бросил совсем, даже по праздникам.

…Прошла неделя, а эти гады-фашисты стали мне являться почти каждую ночь.

– Коленька, ты воюешь, а я боюсь ночью спать, – говорила мне Валя.

Она уже перебралась в другую комнату. Боится, что опять буду выбрасывать ее в окно…

А эти гады не угомонятся, каждую ночь приходят, и я им каждую ночь головы разбиваю. В итоге поместили меня в психушку… Вернее, не поместили, а я сам пришел и попросил, чтобы мне помогли. Лечили они меня, пичкали какими-то лекарствами, кололи уколы, таблетки давали… Недельку-другую ничего, а потом все по новой. Вот опять я бегу на второй этаж, хватаю этих детей, бью их лбами… Мне казалось, что я с ума схожу. Так месяца три-четыре еще мучился. Лекарства уже не помогали. Вот так я и ушел…

Однажды проснулся, вернее, очнулся от этого очередного убийства как наяву, оделся тихо и ушел. Ни мама, ни Валя ничего не услышали. Я им даже записки не оставил… Я и сам не понимал, куда шел, зачем. Сел на попутную машину, водитель попался молодой, веселый, довез меня до другой станицы, оттуда пошел пешком. Как, что – не знаю, а очутился здесь, в горах. Ушел от людей, чтобы никого не пугать, никому худого не сделать. И не поверишь! Когда лег здесь в тишине, как зверюга, и уснул, я выспался! В первый раз за последний год я выспался! Кошмары меня не мучили. А когда проснулся, то впервые за последнее время почувствовал свежесть в теле, ясность в голове, почувствовал, что живой. И решил вернуться к Вале. А потом подумал и испугался: а что, если вернусь я, вернутся и кошмары? И передумал. Пошел в Соленое, нашел почту, купил конверт, бумагу и написал письмо Вале. Написал, что очень-очень ее люблю. Но война перевернула мое сознание, и меня преследуют кошмары. Может, и правда это от того, что убил я тех детей, хоть они немцами были, фашистами. Но так это врезалось мне в память… Видимо, уже настал предел, ведь я стольких человек жизни лишил. Я и прощения просил у детей за то, что лишил их жизни, – не помогло. А еще попросил Валю не искать меня, попросил прощения, что испортил ей жизнь, написал, что освобождаю ее от всех обязательств передо мной, данных на свадьбе. Одновременно написал заявление с просьбой нас развести – когда Вале понадобится, чтобы могла воспользоваться. Еще раз попросил жену не искать меня: «Прости меня, родная, дорогая…». И отослал. А сам ушел в горы…