Леонид Гришин - Эхо войны

Командир орал, трибуналом грозил за недостоверную информацию. У нас ведь как, когда все хорошо – благодарят, награждают, когда что-то срывалось – только разведка виновата, угрозы трибуналом, звездочки снимали, отправляли в штрафники. Вот и здесь попали в такую ситуацию. К дому не подступиться, ты как на ладони перед врагом. Комбат у нас был умнейший мужик, то ли карту раздобыл, то ли сам сообразил, но придумал план.

Мы с ним по канализационным каналам пробрались к дому, изнутри выскочили, вбегаем на второй этаж, вдруг дверь широкая двустворчатая открывается и оттуда два немца с автоматами давай по нам строчить. Я бегу впереди, комбат чуть сзади. Бегу и понимаю, что автоматы на меня нацелены. Подскакиваю к немцам, вижу, что это почти дети, но безжалостно бью их лбами. Разозлился, что они меня в упор расстреливали, думал даже, что не добегу, что свалюсь около них. И с такой силой я их ударил, что кровь брызнула, а у одного голова треснула как арбуз, и мозги наружу. Отбросил я их в сторону, сам в комнату, комбат за мной. Он за бок держится, видать, зацепило, а там два пулеметчика перекрестный огонь ведут. Левого комбат уложил, а у меня патроны кончились. Подскочил я к пулеметчику, схватил его и швырнул в окно. Рядом стояли фаустники и все видели. От страха перед моей силой, видишь, какой я здоровый, два сантиметра за два метра, бросились они на колени и детскими голосками запричитали: «Гитлер капут! Гитлер капут!» А я гляжу – они и в самом деле дети, самые настоящие дети, им и четырнадцати еще нет. Оглянулся на тех, которых лбами сшиб, и они – дети, а у того, у которого черепушка лопнула, еще и глаза вылетели. И вот эти глаза, как живые, висят и смотрят на меня… Нехорошо мне стало. Слышу: наши уже квартал взяли, посмотрел на комбата, посмотрел на фаустников, хотел их очередью скосить, но ведь дети же.… Не стал…

Рации у нас собой не было, сообщить никому не могли. Минут через пять прибегают наши ребята, благодарят, хвалят:

– Видали мы, как фашист из окна летел, ты его небось?

А мне нехорошо, я ведь всю войну прошел, сколько языков брал, сколько в боях участвовал, и ножом убивал, и кулаком, и прикладом бил. Иной раз так ударишь, что вот так же голова разлеталась, хватало у меня силы на это. Но там немцы, фашисты были, а это же дети… Здорово на меня все это повлияло…

Комбата я перевязал, ранение пустяковым оказалось. Пуля прошла навылет, ребро задела. Мы на такие мелочи даже внимания не обращали. На мне тоже дырок много было, и от пуль было, и от ножей, но все заросли. Присели мы с комбатом и закурили.

– Здорово ты их, – говорит он мне.

– Да уж не знаю. Такая злость взяла… Ведь мы с тобой почти на автоматы лезли.

– Да, причем можно считать сегодня – последний день войны. Были бы они постарше, уложили бы нас здесь в последний день.

– Да, ничего не стоило бы нас уложить опытным воякам, а то же дети. Они даже автомат не могли удержать в руках.

– Но стреляли-то настоящими, и в людей стреляли.

– Да, война все подобрала. И наши дети партизанили, такие же пацаны. А скольких сынами полка называем… Мы их защищаем, не пускаем в бой, а они рвутся туда. Так им есть за что воевать – родители у них погибли…

Через какое-то время пришел санитар, осмотрел комбата, смазал ему рану, и мы пошли. Слышим: «Победа! Победа!» Народ радуется. Одним словом – Победа!

Демобилизовался я в Армавир. У меня родители жили в Старой Станице, сейчас она слилась с Армавиром в один город. Отец воевал и погиб. Мать осталась одна. Я вернулся живой, здоровый. Подумаешь, несколько дырок было, но все заросли, жить не мешали. Все знают, что после войны были мы в почете у всех девушек, особенно у вдовушек, которые манящими глазами на нас смотрели. Я и не отказывался, менял их часто. И выпивки были, драк почти не было, боялись меня, конечно. Выделялся я среди всех и ростом, и плечами, и кулачищами. Они у меня и сейчас такие же остались. Да и войной я был обучен бить и убивать. Умел так человека за плечо взять, что он пошевельнуться не мог. Поэтому со мной никто не связывался.

Однажды пришел на танцы в городской парк. Была у меня тут компания своих ребят. Захожу на танцплощадку и вдруг обомлел. Представляешь, понять не могу: спал я, что ли, все это время. Гляжу: стоит красивая девушка, я никогда такой не видел. Толстая длинная коса переброшена через плечо, голубые глаза, и улыбка на лице… Перед ней, конечно, молодые люди толпятся, она какому-то парню улыбается. И так захотелось, чтобы она вот так же мне улыбалась… А она высокая, длинноногая, ноги красивые. Ну как высокая – не моего роста, конечно, но до плеч доставала. Смотрю на нее и не могу оторваться. Меня ребята толкают: «Заснул, что ли?» Я подошел к компании, в которой она стояла. Парни неодобрительно на меня посмотрели, особенно один. Уж больно неравнодушно смотрел он на девушку. Вдруг заиграло танго, и я пригласил ее на танец. Парень стал возмущаться, говорил, что он раньше пригласил, но я его отодвинул в сторонку. Девушка подняла на меня свои голубые глаза, два раза моргнула и подала руку. Я вывел ее в круг. Она положила левую руку мне на плечо, а правую ладонь в мою. Я взглянул и умилился этой ладошке – такая она была аккуратненькая, маленькая, пальчики тоненькие, кругленькие, длинные, да почти и невесома ручка ее была в моей лапе. Взял я ее правой рукой за талию, а талия тонкая, и сама она легенькая, свеженькая, дух захватывает… Я даже побоялся, что могу ее поломать!

Мы стали танцевать. Сначала она на меня не смотрела, потом подняла свои глазки, взглянула, улыбнулась и произнесла:

– А меня зовут Валей. Учусь в медицинском техникуме на последнем курсе.

А я не знаю, что ей сказать. Смотрю ей в глаза, на ее губы и так хочу прижать к себе, так хочу поцеловать, что ничего не могу с собой поделать. Так мы и танцевали. После окончания танца я проводил ее на место и остался рядом – не мог уйти. Стою и молчу как пень. Ребята разговаривают с ней, а я молчу. Не успела следующая музыка заиграть, как я ее снова пригласил. И снова мы танцевали. Она спросила, как меня зовут. Я ответил. Спросила, где живу.

– Да здесь же, только в Старой Станице, – ответил я.

– Почему я вас раньше не видела на танцах? – удивилась девушка.

– Я приходил, но не танцевал. Да и я тебя не видел на танцах.

– Вы такой большой, я бы обязательно вас заметила, – улыбнулась девушка. – Наверное, вас не было, когда я танцевала.

– Может быть. Может, и не приходил, – вздохнул я.

Когда музыка закончилась, я снова проводил ее на место. Увидев меня, ребята предложили мне с ними покурить. Я согласился, а сам думаю: «Значит, разговор будет». Отошли мы в сторонку. Я уже приметил, кто в компании атаманил, ну и, чтоб предотвратить неприятные события, положил руку на плечо и так сжал ключицу, что у него щека задергалась. Я ослабил хватку и предложил мирно разойтись: