Леонид Гришин - Эхо войны

Конец 70-х. Как их потом назовут – «застойные годы». Мы не понимали, что мы застаивались, мы работали, даже делали изобретения. Каждый день ходили на работу, получали зарплату и в какой-то степени были довольны. Хотя в магазинах сплошной дефицит был как промышленный, так и продовольственный…

Даже некоторые слова приобрели тогда другое смысловое значение. Так, например, слово «достать» не обозначало «потянуться и взять», это означало купить дефицитную вещь. «Выбросить» не значило «выкинуть ненужную вещь», а это означало, что стали что-то продавать.

Выбросили на прилавки – сразу образовывалась длинная очередь. А вокруг везде висели таблички. Причем они были и в аптеке, и в продовольственных, и в промышленных магазинах, и даже в поликлиниках.

«ИНВАЛИДЫ И УЧАСТНИКИ ВОЙНЫ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ВНЕ ОЧЕРЕДИ».

Иногда это вызывало раздражение у народа. В это время я работал в конструкторском бюро. Я любил посещать курилки, здесь проходили иногда научные споры, причем пожарче, чем на планерке у главного конструктора. Здесь можно было узнать все вчерашние новости: политические, и спортивные…

Сегодня был понедельник, я зашел в курилку, там стояли несколько человек. Стояли ветераны с орденскими планками на пиджаках, стояла и молодежь, а также люди среднего возраста. Я встал в сторонке и закурил. Все вокруг как-то лениво разговаривали.

Зашел Василий. О нем говорили как о самом талантливом конструкторе. Он достал сигарету, закурил и, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Вчера больше двух часов простоял за апельсинами, хотел дочери в больницу отвезти. И надо же было такому случиться, за пять человек до меня подошла какая-то сволочь с удостоверением участника войны, и этот гад взял пять килограмм, в результате чего мне не досталось ни одного апельсина.

Все замолчали и обратили взор на Васю.

– Вася, ты говори да не заговаривайся, – сказал кто-то.

Тот прищурился, посмотрел и ответил:

– А я не заговариваюсь, я могу более грубые слова сказать этой сволочи, этому гаду. Я на это имею права. У меня отец – кавалер трех Орденов Славы – погиб под Берлином. Старший брат после победы в Праге погиб. Еще погибли двое дядек. Нас у матери осталось двое, и тетка в Ленинграде от голода умерла. И там осталось два дистрофика, которых мать взяла. Никто не знает, как мы жили в те годы. Мы и не жили. Мы выживали. Побирались, ходили по дворам и просили, были рады, когда нам дадут кусок кукурузного хлеба. А если кто нам давал кусочек пшеничного хлеба – это был просто праздник. На нас собак спускали, травили нас, нищих побирушек. А он здоровый вернулся, и уже этим судьба его наградила. Его дети не почувствовали того, что пережили мы. Его детей не называли побирушками и нищими. Не знаю, как они пережили этот голод 46–47 годов, а мы чуть не подохли, мы пухли от голода, сдыхали. Он что сейчас для себя взял эти пять килограмм? Он взял детям и внукам. А оттого что мои отец, брат и дядьки погибли, то их дети и внуки должны создавать благо детям и внукам выжившим?

Все молчали, он тоже замолчал. Затянулся, швырнул сигарету в урну, промахнулся, повернулся и ушел. Потом один из ветеранов подошел, поднял окурок, аккуратно затушил, затянулся своей сигаретой, так же аккуратненько затушил и вышел. Вслед за ним потянулись и все, точно так же подходя к урне, аккуратно туша сигареты, так же молча выходя.

Я остался один. Я докурил, затем вышел. И когда я проходил между кульманов, я увидел, как ветераны снимают орденские планки со своих пиджаков. Они знали, что самую дорогую цену заплатили погибшие – те, кто отдали свои жизни за победу. И льготы надо создавать детям погибших солдат…

Однажды встретил я человека на рыбалке, он хромал. Мы сели перекусить, и я узнал, что у него во время войны снарядом оторвало стопу… Он рассказал, что сейчас машины «Запорожцы» дают тем, у кого ногу оторвало выше колена. А потом, может быть, будут давать и другим, у которых до колена.

– А мне? Не знаю, доживу ли я до того времени, когда государство за мою стопу даст мне хоть что-нибудь.

Я тогда задумался: а кто оценил, кто решил, что именно до колена или выше колена? Получается, что не посчастливилось тому, кому оторвало только стопу? Не знаю, было бы мое право, я бы таких вещей не допустил. Неужели нельзя придумать так, чтобы никого не унижать? Уж если промышленность не способна обеспечить машинами всех пострадавших, то лучше уж было выплатить людям пособие. Они бы уже сами решили, что выбрать: машина, велосипед, избушка. А может, они просто эти деньги потратили бы на здоровье…

Говоря о ветеранах, часто забывают о вдовах погибших. А на их плечи легли и работа в тылу, и послевоенное восстановление, и хозяйство, и дети. На всех тяжелых работах трудились вдовы погибших, имея малолетних детей, которых нужно было кормить, учить и одевать… Они были как-то забыты… А надо бы эти таблички заменить на такие: «ВДОВЫ С ДЕТЬМИ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ВНЕ ОЧЕРЕДИ».

Мы сидели с братом в его прекрасном саду под тенистыми деревьями и готовили снасти к завтрашней рыбалке. Мы еще не знали, куда поедем: на Кубань, на пруды или на водохранилище. Брат даже предложил съездить в Ставропольский край и порыбачить там. Так мы сидели и размышляли, как вдруг раздался звонок у калитки. Брат пошел открывать и вернулся с мужчиной, который представился сослуживцем брата. Когда-то они вместе служили, а теперь – оба отставные офицеры. Мужчины поговорили о своих делах, я к их разговору особо не прислушивался. Потом товарищ брата поинтересовался, где мы собираемся рыбачить. Брат ответил, что толком мы и не решили.

– А поехали ко мне, там и порыбачите, – вдруг предложил он.

Я вопросительно посмотрел на брата.

– А где вы живете?

– Да здесь недалеко, в ста пятидесяти километрах от Армавира, в горах, в Соленом.

– Забился в нору, – добавил брат.

– А что так?

– Мне на равнине климат не подходит, а в горах Соленого чистый, свежий воздух, высота порядка тысячи метров над уровнем моря. Там и живу, прекрасно себя чувствую. А как к детям приезжаю в Армавир на пару дней, так сразу начинаю задыхаться, что-то вроде астмы. Возвращусь – всего-то 150 километров – а чувствую себя сразу отлично! Я здесь, потому что жену привозил к детям и внукам. Сейчас уже собираюсь домой. Приезжайте ко мне.

Брат пообещал, что мы подумаем, а я поинтересовался, что там за рыбалка.

– Во-первых, рыбачить можно у меня во дворе, – начал объяснять мужчина.

– Это как? – поинтересовался я.

– А так: выкопал я себе во дворе пруд, запустил туда карасей, сазанов, карпов. Правда, пруд не очень большой, но при желании можно и там хорошо порыбачить.