Леонид Гришин - Эхо войны

И вот однажды пригласили меня на рыбалку, на Волгу. Выезд у них был коллективный. Выезжали рыбачить на приток Волги. Были одни мужчины – женщин не брали. Вечером рыбачили, а затем заваривали общую уху. Под костер разговоры. Я там познакомился с одним человеком, не хочу называть его фамилию, зовут его Петр. Мы отошли с ним в сторонку, забросили закидные удочки. Это был уже конец августа, шел судак, а он, в основном, идет ночью. Очень интересно ловить на донку с колокольчиком. Мы развели небольшой костерчик, следили за удочками и беседовали. Говорили о ГЭС, на которых он работал. Оказывается, он монтировал Сталинградскую ГЭС. Он ненадолго задумался, я сразу почувствовал, что он хочет чем-то поделиться, поэтому не стал его тревожить. Я молчал, и он начал говорить.

…Так судьба сложилась – перед войной не женился, призвали меня холостого. Война! О ней много пишут и очень долго будут писать: и те, кто воевал, и те, кто не воевал, и те, кто в тылу отсиживался, – будут выдавать себя за героев. А тот, кто шел впереди и остался жив, никогда не скажет, что он герой. Воевали, как воевали.

Попал в плен. Что о нем говорить… Плен – это ад, кошмар. Дважды убегали с другом. Раз бежали, второй раз бежали. Ловили нас, били. Когда освободили, надо же было такому счастью случиться, что освободила меня та часть, в которой я служил, и тот же комбат. Радость была неописуемая. Комбат рассказывал, кто остался жив из нашего батальона, кто погиб, кто еще возвращался из госпиталей. А тут и из плена стало приходить пополнение. Так я и остался продолжать службу. Демобилизован был в Германии, и комбат мне сказал:

– Петр, хорошо ты воевал, не знаю, что будет там дальше, поэтому я тебе не укажу эти полгода плена в документах.

А мне тогда было безразлично, есть у меня плен или нет. Я честно воевал, преданно служил. Попал я в плен контуженный, рук не подымал, никого не предавал…

Демобилизовался, приехал и работал в леспромхозе. Но в то время мало было нас, мужчин. Это сейчас как-то немного выровнялось соотношение девушек и парней, а тогда война всех мужчин пожрала. Но я приехал в леспромхоз, где остались одни женщины и девушки. Я молодой, здоровый, да и грудь в орденах. Все обращали на меня внимание. Естественно, я выбрал самую красивую и женился. Родилась двойня, девочка и мальчик. Я зажил счастливый, довольный…

И вот однажды поехал в командировку. И надо же было такому случиться, что на улице лоб в лоб столкнулся с тем, с кем вместе в плену был, с кем вместе бежал. С ним я, как говорят, «брат с братом делятся куском хлеба», а мы с ним оба, когда были в плену, делились картофельными очистками, чтобы друг друга поддержать. После войны я думал, что он погиб, а он думал, что я погиб. Пытались друг друга отыскать, но не отыскали. А здесь такая встреча – прямо нос к носу. Естественно, по-мужски отметили встречу. Пошли в ресторан, взяли водки, закуски. Сидели, вспоминали, рассказывали о семьях. Как дальше воевали и где. Совсем не обращали внимания, кто к нам подсаживался, кто подходил к нашему столику – мы были заняты своими разговорами.

Когда расстались, я ушел в гостиницу, но не успел прилечь, как ко мне в номер постучались двое в гражданском:

– Собирай вещи, пошли.

А дальше начался сплошной ад. Единственное, что мне удалось передать жене – это то, чтобы она от меня поскорее отказалась. Я знал, что мне светит. В то время бесполезно было оправдываться, поскольку выяснилось, что у меня в документах скрыт плен. Я не буду рассказывать, что там было: и побои были, и издевательства, и каторга. Попал на Великие стройки коммунизма, на комсомольскую молодежную стройку. 58-й год застал на Сталинградской ГЭС.

Когда пришла амнистия, мы пятеро суток не выходили из бараков, требуя предоставить нам тех, кто нас судил, чтобы судить уже их за то, что поломали нам жизнь.

А нас много было… Очень много. Но жизнь есть жизнь. У многих семьи, которые писали, ждали. В 56-м году нам разрешили переписываться. Мне сестра прислала письмо, что жена моя вышла замуж за хорошего человека, и он усыновил моих двойняшек. Жили они нормально, дружно. Дети ухоженные, здоровенькие. И вот я сидел и думал, куда мне ехать… Сейчас приеду и что скажу этому человеку, который, может быть, спас моих детей от голода, а может быть, еще от многих страшных вещей. Вы знаете, что после войны и беспризорных много было, и бандитизм процветал… Тем более что мои дети были детьми врага народа. И так я три дня сидел и думал. Ну, как сидел… Естественно, выпивал, потому что деньги заплатили за работу, и все-таки решился ехать.

Еду и думаю, что сейчас приеду и скажу: «Давай мою жену, давай моих детей»? А может, жена-то любит его, и дети его папой называют… А я кто? Зек, самый настоящий. Ты посмотри на меня, у меня еще остались зековские шрамы…

Сестра написала мне адрес, где они живут. Я приехал в тот город, отыскал дом, спрятался за углом и стал ждать…

Вышла жена с детьми, сердце застучало, слезы полились, перед глазами туман. Не помню, я упал, кажется…

Когда очнулся, их нет. Я взял бутылку и пошел в сквер. Выпил из горла – ничего не взяло. Пошел, взял еще одну. Нет, думаю, заберут сейчас, как какого-нибудь бродягу. Устроился в гостинице, закрылся в номере, выпил вторую бутылку. Дождался вечера, опять пошел к их дому, спрятался. Смотрю – пробежали дети. Немного погодя увидел жену… Она осталась такой же красивой, стройной, милой и желанной. Она шла одна, и я решил подойти. Потом подумал… Зачем? Ведь она, может, счастлива, что у нее дети, мои дети… Этот мужчина их воспитывает, и мне кажется, правильно воспитывает… Не хулиганят они, одеты, обуты, накормлены… папой зовут. Слезы снова полились из глаз, в глазах потемнело, в левой стороне сильно и больно застучало… Когда очнулся, вернулся в гостиницу, лег и пролежал так долго с открытыми глазами.

…Следующим утром я снова прятался за углом. Дети побежали в школу. Потом вышла жена с мужчиной приятной наружности. Идут они, разговаривают. Думаю, подойду сейчас, узнает она меня? Если и узнает, что я ей скажу: «Вернись ко мне?» Куда? Зачем? Стоял и любовался своей женой с другим мужчиной. Потом развернулся и уехал…

И вот с тех пор я здесь. Сталинградской ГЭС закончили монтаж, приехал сюда, на Саратовскую. В отпуск езжу из-за угла посмотреть на жену, на детей и опять возвращаюсь сюда.

А так хотелось бы прийти к своим детям, обнять их. После этого я не женился. Нет женщины такой, как та моя жена с моими детьми. Так, очевидно, бобылем и придется помирать…

Я сидел и молчал. Колокольчики на наших закидных давно звонили. Звонили, очевидно, пойманные судаки, а мне было не до них. Я сидел и слушал этого человека, с которым так обошлась судьба. Он герой, он воевал, он защищал Родину, а потом… чья-то волосатая лапа влезла и покалечила всю его жизнь. И вот человек сидит, уже немолодой. И не знает, что впереди ждет его. И, как говорят, подаст ли кто-то ему воды в тот последний момент или приласкает его… А может быть, жена, узнав, что он еще жив и свободен… Может быть, когда-нибудь расскажет детям, что у них есть отец. Отец биологический, как говорят. А может быть, и не расскажет, и останется все в тайне. Единственное, я точно знаю, у кого это точно останется тайной. Жестокой тайной его жизни.