Александр Штейнберг - Документы забытой памяти

Новая трагедия, и опять на том же месте. Разве это не символично? Сама земля взывала к памяти. Давно стояли памятники и мемориалы в Майданеке и Бухенвальде, в Маутхаузене и в Треблинке, Дахау и Освенциме… Еще четыре года молчания породили огромный международный резонанс. Правительство вынуждено было пойти на уступки и создать монумент. Было принято, как казалось руководству, «мудрое» решение – не акцентировать трагедию, произошедшую в Бабьем Яру. В дальнейшем руководство предпочитало называть этот монумент «памятником в Шевченковском районе г. Киева». 25 августа 1965 года я получил письмо из Союза архитекторов.

«При этом направляем программу закрытого конкурса на проекты монументов в память советских граждан и военнопленных солдат и офицеров Советской Армии, погибших от рук немецко-фашистских захватчиков во время окупации г. Киева. Вам и скульпторам Гутману Г.П. и Коломиец И.А. поручается проектирование монумента»

Заказ был дан восьми бригадам. Среди них были известные скульпторы и архитекторы: Кавалеридзе, Милецкий, Таций, Коломиец, Фуженко… Кроме того в конкурсе принимали участие мастера, не получившие официального приглашения: Рыбачук, Мельниченко, Селибер… В условиях конкурса говорилось только о мужестве, героизме и вере в победу светлых идей коммунизма. По поводу этой программы Виктор Некрасов сказал: «Принимай я участие в конкурсе и прочитай эти условия, я, откровенно говоря, стал бы в тупик». В тупике были мы все.

Настораживал состав жюри. В него входили 20 человек. Среди них – представители общественности, ударники коммунистического труда, директор музея Ленина, секретарь ЦК ЛКСМУ и т. д. Общественности хоть отбавляй, а профессионалов почти не было. Но работать нужно было, несмотря ни на что – это был наш долг. Работа предстояла очень напряженная. Положение усугублялось тем, что площадка для памятника была выбрана неверно. Во-первых, она находилась не на месте расстрела, во-вторых, авторы были лишены возможности решить драматургию комплекса, так как площадка была мала. Тем не менее, как отметил Виктор Некрасов, «это, пожалуй, один из интереснейших конкурсов, которые я видел».

Работа велась по-новому, Архитекторы работали со скульпторами в одних мастерских. Это разрушало стереотипы советских стандартных памятников. Несмотря на то, что заказано было всего восемь проектов, в конкурсе принимали участие несколько сот ведущих архитекторов и скульпторов Украины.

Первая встреча нашей авторской бригады состоялась в мастерской Инны Антоновны Коломиец. Я привел с собой своего друга и соратника Юрия Паскевича. Инна – своего супруга скульптора Георгия Хусида. Таким образом, бригада увеличилась до 5 человек. Скульпторы раньше не работали с нами и попросили разрешения пригласить еще Вадима Скугарева. Я, в свою очередь, попросил разрешения привести нашего коллегу Бориса Лекаря, который хотел работать в нашем коллективе. Бригада разрасталась с невероятной скоростью, и это не преминуло сказаться. Последующие наши встречи стали совсем бесплодными из-за большого количества и людей, и идей. Сначала все пытались отмалчиваться, потом все начали сыпать идеями, которые тут же принимались в штыки остальными. Работать стало тяжело. Уже появились в нашем маленьком коллективе свои фракции и группировки. Наконец, через неделю неустанных творческих битв, испортив изрядное количество бумаги, наша бригада лопнула. Григорий Гутман со Скугаревым удалились в мастерскую Гутмана, находящуюся в Лавре, не забыв прихватить половину отпущенных нам денег. Мы остались впятером.

Я тут же занялся хозяйственной деятельностью, отправился к Сергею Константиновичу просить подрамники 1х1 метр, рулонный ватман и кальку. Он дал мне разрешение оплатить и получить 10 подрамников и 12 метров бумаги. С этими бумажками я пошел в наш подземный склад. Я выбрал время после работы и не прогадал. Гаврилыч – наш кладовщик был уже хорош. Он сидел в компании двух шоферов, переплетчика и закусывал, чем Бог послал.

– Приятного аппетита. Что же это вы закусываете всухую? – начал я издалека, хотя под столом стояла уже батарея бутылок.

– Так ты же бутылку не захватил, – сказал находчивый Гаврилыч.

– Можно и выпить, – согласился я. – Да только я с заявкой пришел.

– Так иди за бутылкой. Заявка до утра никуда не денется.

– Так мне срочно нужно. У меня конкурс.

– А сколько тебе подрамников?

– В заявке 10, но этого мне мало.

– Не жмись, Гаврилыч, – вмешался Вася, один из шоферов. – Это же Саша делает еврейский конкурс. Уже весь институт знает. Так что тут жадничать нечего. Дело святое. Дай ему 10 новых подрамников да 10 старых, из тех, что я привез из Госстроя. Да бумагу ему отмотай, сколько надо, Миша в переплетной потом сэкономит, а Саша пока пару бутылок возьмет и расскажет нам про конкурс.

Все его поддержали. На следующий день Миша наклеил мне подрамники и я, счастливый, на Васиной машине отвез их к Инне в мастерскую.

Напряженная работа длилась четыре месяца. Сразу после основной работы мы с Паскевичем отправлялись в художественные мастерские на улицу Филатова, где весь день работали Инна Коломиец и Георгий Хусид. Работали до двух часов ночи. Спали по 4–5 часов. И тем не менее работа приносила много удовольствия. Борис Лекарь вначале тоже активно работал с нами. Мы разрабатывали три варианта проекта на 4 макетах и 17 подрамниках. В двух из них присутствовала стена расстрела, как элемент драматургии комплекса, и вертикальная расколотая стела, как символ трагедии. Скульптура была в виде глубоких рельефов на камнях и дольменах, или в виде отдельных фигур. Через два месяца к нам присоединились формовщики для выполнения моделей в гипсе.

Последний месяц до срока был особенно напряженным. Позвонил Лекарь, сказал, что заболел, но надеется выздороветь. Мы его оставили в авторах, но часть его работы пришлось взять на себя. Он еще пару раз звонил и говорил, что плохо себя чувствует и работать не может. Шли последние дни. Мы работали по 20 часов в сутки.

Обстановка дома обострилась до предела. Моя молодая супруга выказывала крайнее неудовольствие тем, что я лишил ее всех возможных мирских развлечений – ни театра, ни кино, ни вечеринок. Я ей сочувствовал, но ничего не мог поделать. Обедать я приходил не всегда, а если и приходил, то не успевал мыть посуду. В общем, жизнь стала весьма напряженной, начались скандалы. Правда, весьма короткие, было не до них.

Срок подачи проектов был назначен на 6 часов вечера 20 декабря 1965 года. За два дня до этого стало ясно, что мы не успеваем с надписями, мелкими доделками. исправлениями, упаковкой и т. д. Я позвонил директору КУПЫ, которая с неослабным вниманием следила за нашими делами, и попросил помощи. На следующий день в мастерскую ввалилось человек 15. Они сообщили, что им дано указание не покидать нас, пока проект не будет сдан. Так как не все получили точный инструктаж, то многие захватили бутылки, а один даже гитару. Эти забавы в директивном порядке пришлось пресечь до окончания проекта. Все работы общими усилиями были окончены в 5 утра, после чего был устроен импровизированный ужин. После того как были исполнены все Прасковеевские песни и уничтожены все бутылки с «горючим» устроились спать прямо на полу в мастерской, подложив под себя пальто и оставшиеся эскизы, которыми была завалена вся мастерская.