Надежда Нелидова - Книга 1. Башня аттракционов

…– А почётное право принять участие в реалити-шоу «Женская зона» мы предоставим… корреспонденту редакции криминальной хроники Тутышкиной.

Вот так. Не «давайте попросим». Не «бросим жребий». Не «поставим на голосование», наконец. А в утвердительной, безапелляционной форме: примет участие – и точка.

Хотя, если голосовать – всё равно изберут её, Янку Тутышкину. И бросить жребий – тоже выпадет ей. Такая она по жизни невезучая.

В первый день в телестудии Янке устроили боевое крещение. Намекнули, что неплохо бы проставиться: обмыть устройство на работу.

– Не ешь – не дышишь, не пьёшь – не пишешь. Известная журналистская присказка, – подмигнул Янке режиссёр с голубыми, как у феи, дымчатыми кудрявыми волосами. И развёл руками: дескать, куда денешься. Обычай. Святое дело.

Ну, раз обычай… Янка поплелась в ближайший винно-водочный.

А Янке категорически нельзя пить: у неё сносит крышу. Накуролесила по полной. Кричала и грозила кому-то кулачком, читала свои стихи и рыдала, пела песни и танцевала на столе канкан, пыталась выброситься в окно, но запуталась в шторе и упала на пол. Разбила дорогую (как память и вообще дорогую, из горного хрусталя) студийную пепельницу.

Ну, и наутро получила строгий выговор с занесением. На пару с голубоволосым режиссёром.

– Значит, Тутышкина месяц проводит на зоне. Разумеется, с сохранением заработной платы и премиальных. По ночам предусмотрена передышка: будут класть в изолятор – якобы больна. Приз Тутышкиной – внимание, друзья – месяц в пятизвёздочном отеле в Хургаде!

– Это не реалити-шоу получается, а репортаж изнутри? – уточнил кто-то.

– Это уж по её желанию. Хочет – пусть хоть трилогию накатает. Творческий отпуск, презентацию, пиар обеспечим. Но это потом. А пока – скрытый съёмочный процесс. Потайной микрофончик в лифчике Тутышкиной. Всюду камеры видеонаблюдения. Промзона, коридоры, спальный корпус, санузел (процесс оправления и прочие интимные сцены будут затёрты).

– Позвольте, но какое пенитенциарное учреждение на это пойдёт?!

– Уже. Уже всё согласовано, друзья мои, на всех уровнях. И с руководством, и с УФСИН. Персонал в курсе. Колония на хорошем счету, администрации будет лестно. Открытость, гласность, изнанка быта заключённых – дескать, скрывать нечего.

Кстати, недавно там был ремонт, рабочий корпус оснащён по последнему слову техники… Ну, товарищи, засиделись. Планёрка окончена, все расходимся по рабочим местам.

К вялой, заторможенной Тутышкиной подходили коллеги. Энергично трясли руку, хлопали по плечу, чмокали в щёчку, поздравляли. Заранее завидовали её предстоящей поездке в Хургаду, а также возможности почерпнуть бесценный материал для будущего бестселлера. Намекали на стремительный карьерный рост: чем чёрт не шутит. Заметят, в Москву пригласят.

«На святое дело идёшь, Тутышкина: рейтинги родной телестудии поднимать». Говорили, как бы хотели оказаться на её месте: окунуться в тюремную романтику, хотя бы на месяц выскочить из этого вечного редакционного бега в колесе…

Тутышкина с готовностью предлагала занять её место. Все тут же вспоминали о неотложных делах и быстренько отходили.

Дома Янка наскоро пробежала интернет-ликбез по выживанию «первоходок»: зэков новичков. Например, нельзя было говорить «садись» – нужно «присядьте». Нельзя поднимать с пола расстеленное у дверей полотенце или, упаси бог, перешагивать через него – нужно ногой отшвырнуть к «параше». Нельзя прикасаться к опущенным. Категорически нельзя интересоваться, по какой статье сидит осуждённый и т. д.

Человек недалеко ушёл от зверя. В опасности болезненно обостряется обоняние. Колония встретила Янку унылым, больничным запахом хлорки в коридоре и капусты – в столовой. К концу первого дня от перенапряжения у неё разболелась голова.

Столько сегодня промелькнуло перед её глазами лиц: старых и молодых, равнодушных и любопытных, миловидных и безобразных, хитренько-оживлённых, как у лисичек, и каменно-угрюмых… Лица эти сливались в пёструю, бешено прокручиваемую ленту, даже когда она закрывала глаза.

Казалось, с того момента, когда Янка проснулась утром в своей чистенькой квартирке, до долгожданной минуты, когда рухнула после отбоя на казённую койку, – прошла вечность.

Перед выходом из дома, как её инструктировали, она с грустью сняла колечки, цепочки, вынула серёжки. Посмотрела в зеркало на себя без косметики, похлопала белыми жёсткими короткими ресничками. Вылитый Нуф-Нуф.

Если бы ей велели остричься наголо – она бы не удивилась. Но оказалось, ничего, можно: волосы допускались любой длины, если нет вшей. Студийный водитель, пока вёз её в колонию, тупо заигрывал в тему.

Янке было не до шуток. Её подташнивало и знобило, выше пупка прочно поселились пустота и холодок. Мозг сверлило буравчиком: «Балда, балда, зачем согласилась?!» А свирепствующий в тюрьмах туберкулёз? А СПИД?! А у Янки иммунитет ни к чёрту: ни одна болячка мимо не проходит.

Притвориться больной, отказаться от участия в шоу? Но было поздно: уже тянулась бетонная стена, увитая поверху густыми витиеватыми спиралями колючей проволоки. Лаяла невидимая собака.

Янка, как деревяшка, ничего не чувствуя, прошла процедуру приёма. Прапорщица, оформлявшая её, невозмутимо и внятно, будто каждый день принимала журналистов, не глядя на неё, говорила:

– В виде исключения, по договорённости с вышестоящим руководством, карантину не подлежите. Телефон для связи оставляем при вас. Чтобы никто о нём не знал – спалитесь. Претензий с вашей стороны не примем.

На растерянный вопрос Янки, куда лучше всего спрятать телефон, она впервые вскинула на Янку глаза (они оказались ясные, голубые, с молочной радужкой, как незабудки) и просто, без улыбки и без выражения, сказала: «Туда».

Янка облачилась в зелёную куртку, брюки, чёрные башмаки, спрятала волосы под платок. Перед этим – санобработка.

В душевой горячей воды не было. Янка испуганно прикрыла руками маленькую грудь, дрожа и озираясь: где тут спрятаны камеры? Встала подальше от обжигающих брызг, вся покрылась гусиной кожей. Для виду бросила несколько пригоршней в лицо и смочила волосы.

Беспричинно, неуместно весёлая кастелянша вручила Янке стопку холодного, твёрдого и тяжелого, как облицовочная плитка, белья. Напутствовала: «Не дай бог, в критические дни – хоть пятнышко. Язычком вылижешь, зубками выгрызешь, моя хорошая».

Она несла по коридору бельё прижатым к груди, когда больно ударилась плечом со стремительно проходившей мимо худой молодой женщиной. Коридор был широкий: странно, как они не разминулись. Присела, чтобы собрать разлетевшееся бельё.